Существует ли в Украине этническая нетерпимость? Разумеется. Вот и я, этнический еврей, плохо отношусь ко многим из тех, кто жаждет моей любви. Среди них — и этнические украинцы, и татары, и русские. И, к сожалению, этнические евреи. Поскольку я имею привычку многое произносить вслух, последние несколько лет назад в своем неформальном собрании определили меня в качестве «главного антисемита Украины». Когда незадолго до этого Наталья Витренко назвала меня главным сионистом Украины, я спокойно принял и этот бред. Демократия, знаете ли. Я ведь именно этого хотел, когда ссорился с КПСС-КГБ.

1973 год. Советский лагерь. Однажды евреи-«самолетчики» сообщают: «У нас праздник. День независимости Израиля. Приходи, это ведь и твой праздник…»

Выступает Василь Пирус — статный, красивый солдат УПА, заканчивающий свой двадцатипятилетний срок. «От имени украинской общины я поздравляю моих еврейских братьев с великим праздником. У вас уже есть государство, ваше собственное государство. Я уверен, мы, украинцы, также будем иметь свое государство. И тогда я приглашу моих еврейских братьев на наш украинский праздник…»

«Невозвращенцу» Сорокину поверили и стали приглашать «на чай» в посольство. Где всегда кто-то, как правило, женщина, демонстрировал неприязнь к предателю. А другие прямо в присутствии Жени уговаривали нетерпимую Марию Степановну: «Ну, не стоит так резко. Он ведь наш, совсем наш, советский. Ну, ошибся. Но ведь осознал. С кем не бывает…» В его присутствии совершенно «случайно» вспоминали о каком-то бывшем советском дипломате, оступившемся. Но — прощенном. Дескать, и сейчас живет в Москве, работает в школе. Нормальный советский человек…

В камере со мною находился соглядатай. Как и я, политический заключенный. Бывший дипломат, бежавший в США, достаточно хорошо наладивший свою жизнь там, а спустя годы безрассудно вернувшийся в СССР. В зону, на 15 лет строгого режима. И я посмел задать ему страшный, горький вопрос: «Зачем вы вернулись? Неужели вы и вправду надеялись, что вас простят?» На его всегда спокойном лице я увидел гримасу ненависти, он стал в позу стреляющего автоматчика и глухо произнес: «Да я бы таких, как я, всех поставил бы к стенке. Всех, без исключения…»

Урок политкорректности
из книги воспоминаний Семена Глузмана

Очень ярко помню этот день 1977 года: в зону принесли «Правду» с жестким, истерическим сообщением об очередной клеветнической кампании на Западе. На этот раз  о якобы имевшем место обмене дорогого друга КПСС и всего советского народа товарища Луиса Корвалана на уголовного преступника, четырежды судимого Владимира Буковского. Газету передавали из рук в руки, её читали даже старики-полицаи, редко обращавшиеся к печатному слову. Мы поняли: обмен был! Мы ликовали, наш Володя, наш недавний лагерный товарищ — на воле!

Первого своего «полицая» я встретил в январе 1973 года в Свердловской пересыльной тюрьме. Хорошо помню, как меня захлестнуло тогда негодованием: меня, еврея, ищущего правды политического заключенного, соединили в одной камере с этим негодяем, карателем, убийцей. Слава Богу, хватило ума не колотить в дверь, не требовать убрать меня или его. Не сомневаюсь, били бы меня всерьез, до крови. В советской тюрьме не выбирают сокамерников.

Совсем недавно от бывшего работника 5-го управления КГБ я узнал: Георгий Трофимович Дыгас служил тогда в так называемом «еврейском отделе». Только поэтому и был приставлен в качестве куратора к моим родителям. Вот вам и пресловутая «новая общность — советский народ»: оперативную разработку своих граждан наши «компетентные» вели по сугубо этническому принципу. 

…Миф о Сахарове. Он возник в начале эпохи перестройки и гласности в СССР, был грязно эксплуатируем сотнями перевертышей, стремившихся в профессиональное политиканство, и быстро умер. Исчез. Растворился в новых проблемах, новых мифах. Как и миф Василя Стуса, к примеру. Потому что ни Стус, ни Сахаров не годны для исторической мумификации. Они — не лидеры, не вожди, они —  индивидуальности.