Рисунки по памяти,
или Воспоминания отсидента
из книги воспоминаний Семена Глузмана

	В лабиринте По ночам я продолжаю прятать ксивы. Туманные обрывки ночных кошмаров серой мозаикой на черном фоне выкладывают привычное: зона, меня внезапно берут на этап, безликий наряд (майор Рак? прапорщики Новицкий и Али — «хозяин страна»?..).
Советские военнопленные

Через минуты выведут меня из зоны, отдадут этапному конвою, а здесь, в маленьком тайнике,  лежат готовые ксивы, сотни листиков мелко исписанной электроизоляционной бумаги с важной информацией... и ужас отчаянья колотит меня по голове, потому что никто из моих друзей-зэков не знает о месте тайника.

Прошлое. Мое, твое, ваше прошлое, в сумме создающее иллюзию выхода из лабиринта. Из того лабиринта переплетения событий, надежд и рождений, который называется историей. В частности, историей Украины. Лабиринт не имеет выхода, только лишь вход.

Мы мечемся. Между бесплотными партиями, крайними идеологиями, «единственно правильными» решениями. Предпочитая тяжкому труду и терпению легкокрылые бабочки сиюминутных откровений. Идея громкого общественного покаяния — одна из них. Очередная утопия. Опасная, как и любые утопии.

В двадцать шесть лет я имел множество характерных советских иллюзий. Несмотря на то, что официально был уже именован «особо опасным государственным преступником». В частности, верил в возможность абсолютного определения добра и зла, света и тьмы.

...Январь 1973 года. Харьковская пересыльная тюрьма.

Подвальная камера: металлические нары, металлические стол и табурет. Выбитое стекло в окне. Внешняя температура — 25-28 градусов мороза. У меня грипп, не могу есть, не могу пить, нет сил встать. Так проходят несколько дней. Выздоравливаю, меня переводят в другую камеру, с целыми стеклами в окне. В камере меня тепло встречает пожилой зэк. Пенсионер-шахтер, тихий боязливый советский обыватель. Совсем не производит впечатление вора и убийцы, «наверное, расхититель», — думаю я. К вечеру задаю прямой вопрос: «за что?» Ответ глушит меня, вызывает омерзение, гнев, желание мести: служил в оккупационной полиции в период мировой войны, срок — пятнадцать... Мое счастье, что ленивая охрана не отреагировала ничем на мой громкий стук в дверь, я хотел требовать «рассадить меня с этим карателем».

Потом, спустя два-три года в зоне, я привык ежедневно делить кров и стол с подобными стариками. В том числе и с худшими из них. Привык? Нет, просто понял очевидное: никто из них не родился палачом. Обыкновенная жажда жизни, инстинкт самосохранения. Как волк в степи или в лесу. Только вместо зайцев — люди. Евреи, партизаны, коммунисты... Я научился отличать оттенки зла.

...Миша Лаптев в сорок первом был солдатом. Маленький, щуплый, слабый деревенский парень учился воевать за Родину. Осень сорок первого встретил в плену. Десятки тысяч красноармейцев молниеносно оказались в немецком окружении. Уйти нельзя: колючая проволока, охрана. Мерли сотнями. Ежедневно. Немцы отфильтровали комиссаров, евреев, цыган... Лаптев продолжал жить. Безо всяких надежд на спасение. Однажды всех выстроили и предложили шанс на жизнь за верное служение фюреру. Мы сидим с Мишей Лаптевым в зимнюю ночь в кочегарке зоны. Мы — кочегары в зоне ВС 389/35 на Урале, подбрасываем уголь, чистим котлы и разговариваем. Молодой киевский интеллигент, родившийся в сорок шестом, и пожилой крестьянин, в сорок первом попавший в Историю. В качестве пушечного мяса, естественно. М

иша рассказывает: «Нас выстроили, ко всем обратились вербовщики, говорили по-русски. Предлагали жизнь... Я хотел жить. Понимал, что вскоре и мой труп вывезет хромая лошадь, если не решусь. Я очень хотел жить. Я вышел на пять шагов вперед, как предлагали вербовщики. Таких как я было мало. Ко всем, кто вышел вперед, подходили немецкие офицеры, осматривали как коня или корову... Мне сказали сразу же: «Нет, ты не годен. Такие солдаты не нужны Великой Германии. Иди в строй». Я вернулся в строй. Отобранных в службу было очень мало, и немцы опять спросили: «Кто еще хочет служить фюреру?». Я очень хотел жить, я опять вышел вперед. Таких как я оказалось еще меньше, чем в первый раз. И меня взяли. Увезли нас в казарму с охраной, откормили. Учили немецкому армейскому шагу, немецким командам... Потом я охранял какие-то склады...» Гудели огнем котлы, мы сидели рядом, курили самокрутки с махоркой, молчали. Миша сказал: «Мне говорят, что я предатель, Родину предал. Ну, предал. Да жить я хотел, и все тут. И я выжил. Женился, дочь и сына вырастил. Да, сейчас в тюрьме, и срок большой. Ну так, предал. А вот вчера письмо получил: дочь внука мне родила».

Я молчал. Полуграмотный Миша Лаптев победил всех, и Гитлера, и Сталина. Их нет — а он жив. Он, он выиграл! Я смотрел в гудящее пламя, курил и думал о себе. О том, что сумел решить для себя еще одну проблему. Проблему понимания и терпимости. Я ведь знал, что Миша Лаптев охранял не только склады. Он еще и в Варшавском гетто повоевал. Мой дед, старый немощный человек, был расстрелян в Бабьем Яру такими же Мишами Лаптевыми, а я, внук, спокойно сижу рядом с Мишей у котла. Спокойно курю. Неужели и я «вышел из строя, чтобы выжить»? Нет, все проще и страшнее: опасно жить в ситуации, требующей от обывателя мужества и героизма. Костер — удел героев и фанатиков. Да, я в тюрьме, меня лишили будущего... но я не ощущал запаха близкой смерти. Кто знает, может, и я бы предал...

Я не спросил тогда Мишу Лаптева: «Каешься ли ты в содеянном?». И сейчас не спросил бы. Не люблю людей, громко говорящих о необходимости покаяния. Ведь и мне есть в чём каяться. Каждому из нас. Не хочу справедливости, пахнущей кровью и ненавистью.

Система делает людей палачами. Жестокая система утопической доктрины «всеобщей справедливости» сделала десятки тысяч людей профессиональными палачами ВЧК-НКВД-МГБ, но как рассудить тех из них, кто сами оказались затем «врагами народа»? Кто они — палачи? Несомненно. Но они же жертвы? Также несомненно. И как оценить в этой шкале критериев молодого человека, романтически мечтающего о профессии «охотника за шпионами и врагами народа», но не прошедшего в «элиту» по состоянию здоровья? И как можно категорически требовать суда над активными антисемитами в стране, где благополучно доживают свои земные дни евреи, активно каравшие своих ни в чём невиновных сограждан (украинцев, русских, молдаван, зулусов и, конечно же, евреев)?

...Суд над КПСС. Романтические бредни о возможности «справедливого суда» незначительного меньшинства над значительным большинством болезненны и опасны. Как и мечты о люстрации. В этой стране и без того слишком много судили... Многим из нас есть за что ответить, но кто же всех нас будет судить? И кто исправлять. Иными словами, кто будет стоять на вышках?

По вопросам приобретения книги обращайтесь по тел: (044) 501 07 06; 227 38 28; 227 38 48