Век Анатолия Гуревича

«Ноев ковчег» «Возвращение с войны» 

Анатолий АлександровичГуревич родился в Москве 26 марта 1916 года. Когда ему было два года, семья эмигрировала в Германию. Однако и там построить жизнь всерьез и надолго не удалось: через год после прихода к власти Гитлера семья эмигрировала вновь, на этот раз — в Палестину/Эрец Исраэль. В 1933-1939 гг. этим маршрутом проследовали четверть миллиона человек, объединенных в израильской историографии термином «пятая алия».

Тема исхода — вначале от большевистского переворота, потом от гитлеровского фашизма — для Анатолия Гуревича была чрезвычайно значимой, именно через эту призму стоит анализировать ряд его работ, в том числе «Ноев ковчег». Перед нами белая лодка на ветвях деревьев, в которой собрались самые разные люди  — пожилые мужчины в беретах и котелках, человек восточного вида в белой чалме, элегантная женщина в мехах и шляпке. Все они спасаются от наводнения, которое уже затопило корни деревьев. На краю бортика притаилась большая белая бабочка с прозрачными крыльями — она напоминает о голубе, которого Ной выпускал из Ковчега, чтобы узнать, закончилось ли уже вселенское бедствие… Все, спасающиеся в ковчеге от гитлеризма люди, респектабельно одеты, дамы — в вечерних туалетах, почти все мужчины — в пиджаках и при галстуках (один даже в бабочке). Они вынуждены были бросить все свое имущество, все напряжены, ни один не улыбается. Однако сорганизоваться, чтобы не пропасть поодиночке, они не пытаются — персонажи не взаимодействуют между собой, не только не общаясь, но и почти не глядя друг на друга. Каждый из них демонстрирует, что оказался на этом видавшем виды суденышке беглецов случайно, каждый уверен, что очень скоро вернется и восстановит свой статус… Они не хотят верить, что покидают родные места навсегда, и еще не догадываются, какие тяготы предстоит пережить им, «бывшим» успешным горожанам, посещавшим оперы и концерты в филармонии, на новом месте, пока оно станет для них (а скорее, уже только для их детей) новой родиной…
 

Тема исхода вначале от большевистского переворота, потом от гитлеровского фашизма для Анатолия Гуревича была чрезвычайно значимой

Анатолий Гуревич прожил в Тель-Авиве более семидесяти лет. Он учился живописи в художественной школе в Берлине, а затем продолжил художественное образование во Франции и в Италии. Начав в Эрец Исраэль рабочим сцены, позднее он стал заниматься оформлением спектаклей. Однако «Габима» была одна, и там уже хватало своих театральных декораторов; Гуревич сумел попасть туда лишь десятилетия спустя. Первой его работой в качестве художника-постановщика стало оформление спектакля «Исключение и правило» по пьесе Бертольда Брехта, поставленного любительской группой кибуца Гиват-Хаим в 1938 году. Однако история вновь проявила свою железную поступь, и мечты о живописи и театре пришлось отложить…

В 1939 году Анатолий Гуревич опубликовал пронзительную брошюру, озаглавленную «Помогите!», включавшую в себя репродукции пятнадцати гравюр, посвященных преследованиям евреев в нацистской Германии. Это был пророческий вопль вопиющего в пустыне, оставшийся неуслышанным. Евреям Германии никто не помог — напротив, британские мандатные власти как раз в мае 1939-го приняли новую «Белую книгу», положившую конец возможности иммиграции в Эрец Исраэль. Именно тогда планета стала такой, какой ее с горьким лаконизмом описал Хаим Вейцман: «Мир разделился на два лагеря: на страны, не желающие иметь у себя евреев, и страны, не желающие впускать их»…

Вторую мировую войну Гуревич провел на службе в британской армии на территории Египта, Ливии и Туниса, занимаясь составлением карт, необходимых для проведения боевых операций. С войны никто и никогда не возвращается счастливым, пусть со стороны и кажется, что все выжившие — уже счастливцы. На картине «Возвращение с войны» изображен стоящий на берегу озера солдат, а на другой стороне, держась за ствол дерева, на него смотрит исхудавшая женщина в белом одеянии. Она изумленно и сосредоточенно вглядывается в его лицо, несмело и тревожно, будто боясь обмануться, не веря происходящему. На поясе воина, одетого в белую плащ-палатку, болтается фляга с водой, походная сковородка, на спине — свернутый пустой мешок — все то, что служило ему годы жизни в окопах. Таким он прошел тяжкие дороги войны и вернулся к той, что ждала его все это время, живя, как на одиноком острове, окруженном безразличной синевой. «Жди меня — и я вернусь, только очень жди…» Ее молодость прошла раньше времени, ее волосы тронула седина, ее тонкие губы сжаты, чтобы сдержать крик, — но впервые за многие годы ее взгляд оживает, видя вернувшегося солдата. Они еще не вместе, чтобы обнять друг друга, одному из них нужно перейти реку — и хочется верить, что это не река Стикс в подземном царстве Аида и что они стоят на разных берегах не потому, что ждут Харона...
 

Вторую мировую войну Гуревич провел на службе в британской армии на территории Египта, Ливии и Туниса

После войны Анатолий Гуревич все-таки сумел вернуться к творческой деятельности, став с течением времени одним из ведущих театральных художников в Израиле. Он выполнил эскизы декораций и костюмов для многих драматических и хореографических постановок; среди коллективов, с которыми он сотрудничал, были театры «Габима», «Охель», «Метате», Израильский балет и другие. Его последней работой в театре стала пьеса «Дом на улице Шенкин», поставленная в 1986 году в театре «Габима» его сыном от короткого первого брака с балериной Хильдой Кастен  Михаэлем Гуревичем, одну из главных ролей в которой сыграла вторая жена художника и мать его младшего сына Эяля актриса Ривка Гур. Гуревич также был одним из создателей первого в Израиле кукольного театра «Бубонит», где в 1969 году была поставлена его пьеса «Приключения Гидеона и Руфи в космосе».

Работая в театре, художник вынужден следовать тому, что диктует ему режиссер-постановщик и административное руководство, вечно озабоченное сокращением стоимости производства. Живописные произведения Гуревича говорят поэтому о его искусстве несравнимо больше, чем театральные проекты. Произведения эти остаются, однако, почти не известными, ибо ни в одном из израильских музеев его выставки никогда не устраивались. Родившийся в Германии в 1933 году сын сестры Гуревича Берты Игаль Тумаркин, оказавшийся в Эрец Исраэль в двухлетнем возрасте, стал очень известным художником и скульптором, одним из лидеров нового израильского авангардного искусства. Гуревич же навсегда остался частью культурной среды, сформировавшейся в Веймарской Германии, в мейнстрим искусства израильского так и не влившись.
 

Гуревич остался частью культурной среды, сформировавшейся в Веймарской Германии, в мейнстрим искусства израильского так и не влившись

Стиль Анатолия Гуревича можно охарактеризовать как жесткий и сдержанный фантастический реализм. Персонажи на его полотнах всегда компактно сгруппированы и очерчены резкими, четкими линиями. Ощущение единения персонажей достигалось противопоставлением им окружающей среды и наполняющих ее предметов. При создании своих работ Гуревич нередко использовал полиэстер, провода, фрагменты сеток и всевозможные мелкие предметы. Мир, созданный им в работах, выполненных из этих материалов, отражал идею беззащитности, сиротства современного человека и его постоянный страх перед гибелью. Тем не менее даже в этих полотнах присутствовала искра надежды на спасение, которая пробивалась сквозь тьму и мрак обреченности.

«Остров одиночества» «Надгробие»

По свидетельствам тех, кто его знал, Анатолий Гуревич был человеком экзистенциально очень одиноким, и одно из его полотен кажется особенно автобиографическим. На нем изображен старец в лодке, примостившейся на возвышении маленького острова и нагруженной домашней утварью — здесь можно увидеть гору коробок, напольные часы, даже манекен для женской одежды — все это кое-как прикрыто покрывалом; здесь же сидит сам седобородый хозяин. Он погружен в полусон-полудрему, подперев подбородок рукой, примостившись к выщербленному краю лодки. Островок со всех сторон окружен морем — вода простирается до самого горизонта, лишь вдали видна скала, молчаливая и безжизненная. Старик совершенно один среди домашнего скарба, у борта лодки — крошечный белый домик с глубокой трещиной, за ним — полуразрушенная каменная стена. Здесь нет ни единой травинки — только два сломанных сухих ствола торчат из земли. Все это — и обветшавший, опустевший дом, кажущийся таким крошечным и тесным, и нехитрая домашняя утварь, весь этот безлюдный островок — это и есть весь мир человека, проводившего в мир иной многих из своих близких и фактически забытого теми, кто остался жив. А часы с серебряным циферблатом над его головой неумолимо отбивают время, которого у него остается все меньше и меньше...

Анатолий Гуревич скончался 20 января 2005 года, и картина «Надгробие», очевидно, является его автоэпитафией. Зритель видит на переднем плане огромный деревянный помост, напоминающий могильную плиту, лежащий прямо посреди пустыни. Повсюду — и по его поверхности, и по песку вокруг — разбросаны обрывки бумаги с надписями на иврите, а над передним краем поднимается сухой обрубленный ствол с прибитой перекладиной, напоминающий крест. Перед плитой стоит на коленях человек в черном, со шляпой на голове — он сложил руки, словно в молитве, и горестно склонился над могилой. Вокруг — ни единой души, всюду поднимаются каменистые холмы, и ни один живой росток не прерывает их мертвенное молчание. Оборванный текст на иврите на переднем плане довольно трудно прочесть, но показательно, что самые близкие к зрителю строки — это имя самого живописца и имена его сыновей, Михаэля и Эяля.

В конце своего жизненного пути главное, кем видел себя Анатолий Гуревич, —  отцом. Его старший сын стал видным деятелем израильской культуры, главным режиссером единственного в Иерусалиме репертуарного театра, почетным доктором Иерусалимского университета. С точки зрения статуса в мире искусства, он, уроженец Израиля, добился всего того, чего его отцу-эмигранту добиться не удалось. Искусство Анатолия Гуревича еще ждет заслуженного признания.

Алек Д. Эпштейн, специально для «Хадашот»