Харри Нюкянен, «Ариэль»

М.: Текст; Книжники, 2013. — 256 с.

Если финский автор написал детектив — не избежать бесконечных шуток про горячих финских парней. Если же внутри детектива оказывается сыщик-иудей с богатым на аллюзии именем Ариэль-Исаак Кафка — велик риск застрять в однообразных клише, эксплуатирующих этот удивительный этнический коктейль. А между тем роман известного финского писателя, в прошлом криминального репортера, Харри Нюкянена (на фото) дает богатые возможности для комментирования, в нем много разных ниточек, за которые хочется потянуть, чтобы размотать клубок.

Взять хотя бы главного героя — суперполицейского Ариэля Кафку. Несмотря на обилие трупов, загадочность обстоятельств гибели жертв и намеки на некую международную закулису, читатель долго не может понять, что именно он читает: историю жизни неординарного сыщика, его взаимоотношений с общиной, близкими и с собственным еврейством или все же детектив с загадками-разгадками и злом, наказанным по справедливости (или по закону, тут уж как получится). Плохие и хорошие израильтяне, «Моссад», бывшие друзья детства, арабские террористы, близкие родственники, торговцы наркотиками, финские спецслужбы, красивые актрисы — все это, как совы из фильма Дэвида Линча: не то, что кажется.

В какой момент наш автор подменил все понятия и спутал карты — даже и не уследить. И за эти слегка безумные обманки можно простить и тяжеловесный слог, и буксующий сюжет, и даже чрезмерно добросовестное перечисление всех станций метро и всех пригородов финской столицы. Справедливости ради следует заметить, что и работа переводчика не всегда способствует пониманию («Она была брюнеткой с пышными формами и на первый взгляд походила на работницу, которая выполняет работу фермера, решившего отдохнуть» — смысл этой фразы так и остался для меня темен).

Как в каждом «региональном» детективе, особый интерес вызывают детали быта и прочая местная специфика, обозначенная вскользь, «для атмосферы», и оттого точная и правдивая. Так, довольно неожиданно оказывается, что участие еврейской общины в жизни современного финского города — несколько большее, чем ожидалось. И, соответственно, еврейское влияние — во всех аспектах, от интеллектуального до экономического, — также вполне существенное.

Занимает автора и позиция Ариэля Кафки по «еврейскому вопросу». «По устоявшемуся мнению, у евреев есть какая-то тайная, еще в Ветхом Завете записанная заповедь не становиться полицейскими. На самом деле причина тут только одна: плохая зарплата», — шутит Ариэль. А когда его хотят отстранить от расследования из-за того, что у него, еврея, недостаточно мотивации, чтобы расследовать убийства арабов, он произносит ключевую фразу: «В первую очередь я финский полицейский, во вторую — финн и лишь в-третьих — еврей». Манифест практически. Тамошнему раввину такое высказывание явно не понравится. Недаром рабби Либштейн относится к Ариэлю скептически, хотя и не оставляет стараний развернуть блудного сына в правильную сторону.

Ускользая от любого давления, даже начальственного, Ариэль, как истинный «ангел Г-сподень», честно и яростно сражается за справедливость в одиночестве, не забывая ни на минуту о своей высокой миссии: «Если мир разваливается на части, то мне отведена печальная роль. Моим предназначением было собрать разлетающиеся шестеренки и снова завести часы». Впрочем, несмотря на совокупные старания автора и переводчика, читателю, добравшемуся до последней страницы, все же кажется, что собрать все шестеренки не под силу даже Ариэлю.

Но, может быть, этих шестеренок так много и не нужно — часы ведь завелись. Хотя вполне могут показывать неправильное время.

Ирина Головинская, «Лехаим»