Отчет Карского, или за пределами разума

На улице Варшавского гетто

В Париже на 93-м году жизни скончался французский кинорежиссер Клод Ланцман. Он известен, прежде всего, документальным фильмом 1985 года «Шоа», построенным на интервью с людьми, имевшими отношение к Освенциму, Треблинке и Терезиенштадту — главным образом, с теми, кто выжил в лагерях, и теми, кто не успел их убить: офицерами и охранниками лагерей. Ланцман также брал интервью у железнодорожников, доставлявших новые партии обреченных, родственников жертв, крестьян из ближних деревень, историков и политиков etc.

Говорят в фильме и другие свидетели Холокоста, среди них — Ян Карский, чьи свидетельства касаются Варшавского гетто. А попал Карский — офицер, дипломат и участник польского сопротивления — в гетто так. Он служил связным между подпольем и польским правительством в изгнании. В 1942-м, перед очередным опасным путешествием в Лондон, к нему пришли два еврея — один бундовец, другой сионист, скрывавшиеся в городе вне гетто, но почти ежедневно тайком проникавшие в него. «Известно ли вам, что там происходит?». Карский: «Ну, в общем, известно». Тогда они описали ему гетто не «в общем», а как оно есть.

Карский был потрясен — не только их рассказом, но и тем, как они говорили: это были люди, побывавшие в аду, обожженные его огнем. Потом они стали втолковывать ему самое главное. Мир, может быть, и сочувствует евреям, но главы правительств стран антигитлеровской коалиции, политики, интеллектуалы и прочие относятся к еврейской проблеме наравне с проблемами «титульного» населения оккупированных нацистами стран. Черчилль и Рузвельт думают, что, когда Германия будет разбита, еврейская проблема решится сама собой наравне со всеми прочими. А пока все должно идти своим чередом: бьемся с Рейхом, потом входим на отвоеванные территории и освобождаем порабощенные народы. Да, в отношении всех народов, кроме еврейского, это верно. Но евреев нельзя будет освободить: они к тому времени исчезнут с лица земли. В варшавском гетто на июль 1942-го осталось 40 000 узников из 300 000, согнанных туда изначально!


Ян Карский	Отчет польского правительства в изгнании о депортациях евреев в лагеря смерти, 1942

Истребление евреев на уровне генов — для Гитлера задача чрезвычайной важности, даже важнее победы Германии. Еврейская ситуация беспрецедентна — значит, и решать ее надо не «в очередном порядке», а способами беспрецедентными — сегодня и сейчас. Погибает народ, давший миру столько гениев, так продвинувший мировую цивилизацию — почему же мир так олимпийски невозмутим? Главы могучих держав ведут себя, как ко всему привыкшая медсестра: больной вопит от боли, а она в ответ: «Подожди часок, дойдет и до тебя очередь». Бомбить немецкие города недостаточно — надо разбрасывать миллионы листовок: «Немецкие граждане! Если нацисты завтра же не прекратят убивать евреев, за это ответят не только они, но и вы, и ваши дети!» И еще эти двое из преисподней сказали: «Да, мы ведем себя, как сумасшедшие. Но и вы, общаясь с сильными мира сего, тоже должны не говорить спокойно, а слегка напоминать сумасшедшего. Иначе ничего не изменится, они не поймут, что вы сообщаете им о чем-то, выходящем за пределы человеческого разума, понимаете? И вы не сможете говорить убедительно, если то, о чем вы говорите, не будет стоять у вас перед глазами».

На следующий день бундовец провел Карского в гетто по тайному туннелю. Сорок минут его сдавленной комком в горле речи — часть девятичасового фильма «Шоа».

Все это было снято 17 марта 1978 года. 18-го интервью продолжилось, но то, о чем Карский сообщил в день второй, в фильм не вошло. Впоследствии Ланцман объяснил: во-первых, эти сведения не касались непосредственно Холокоста, во-вторых, тон Карского не соответствовал скорбной интонации картины: теперь он говорил с каким-то странным сарказмом, временами будто сдерживая смех.

Конкретнее же — во второй части интервью Карский рассказал о своих визитах в Лондон и Вашингтон. На Западе он чувствовал себя совершенно свободно, но функционеры польского правительства предупредили: разговаривая с английскими высокопоставленными лицами, следует быть предельно кратким и не давать воли эмоциям. Ему будет казаться, что нет трагедии страшнее той, о которой он хочет поведать… но он просто не представляет, насколько заняты эти люди, какими важными и тонкими, да, тонкими проблемами они занимаются. Стремление выпятить свою, которая так жжет душу, это, конечно, по-человечески понятно, но это недипломатично и просто бестактно. Политика, политика.

Карский все-таки сообщил английским политикам о положении польских евреев, но не выглядел при этом немного сумасшедшим. А в Америке его принял сам Рузвельт. Это произошло 28 июля 1943 года. Гость начал с проблем польского подполья. Немного послушав, президент прервал его и стал задавать вопросы. «Много ли в Польше осталось лошадей? Ведь вы аграрная страна? А лошади немцам нужны, чтобы тащить в распутицу пушки, и т.д. Так может быть, Сопротивлению стоит заняться уничтожением тягловой силы?» Карский что-то удивленно ответил в меру своей компетентности. А впрочем, чему удивляться? Человек, сидящий перед ним в инвалидной коляске, вершит судьбами мира, у него недоступный простому смертному взгляд на вещи. Когда Карский коснулся еврейской темы, Франклин Делано вздохнув, сказал: «Об этом вам надо поговорить с членом Верховного суда мистером Франкфуртером. Кстати, он и сам еврей».


Судья Верховного суда США Феликс Франкфуртер

Карский встретился с Франкфуртером, тот внимательно выслушал его, потом сказал: «Я привык пристально всматриваться в души и характеры людей и быть предельно честным. И вот я вынужден сказать: я не поверил вам». Польский посол вмешался: «Неужели вы считаете, что наш связной лжет?» «Я не сказал, что он лжет. Я сказал, что не поверил ему. Это не одно и то же».

Как я уже сказал, Ланцман не включил вторую часть интервью Карского в «Шоа». Но через двадцать лет он решил, что она тоже заслуживает того, чтобы стать фильмом, пусть на иную тему, чем Холокост. Это не тема человеческого равнодушия, нет, но тема сопротивления разума непривычному, невероятному, такому, что, будучи допущено в сознание, заставит и смотреть на реальность, да и жить, иначе. Вдобавок к реакции судьи на рассказ Карского Ланцман вспомнил и о другом. Как-то журналист спросил французского философа Раймона Арона, еврея, который провел годы войны в Англии: «Вы знали, что происходит в Восточной Европе?» «Я знал, но не верил, а так как я не верил, то не знал».