О будущем задумываются все, а о будущем национального меньшинства, численность которого неуклонно сокращается, не размышлять невозможно. От переписи к переписи число евреев, проживающих на постсоветском пространстве, постоянно снижается: согласно  российской переписи 2010 года, евреи — лишь 33-я по численности национальная группа, причем если в 2002 году демографы насчитали в России почти 230 тысяч евреев, то в 2010 — менее 157 тыс. В Украине последняя перепись прошла в 2001 году — тогда евреи составили лишь 10-ю по численности этническую группу (103 тысячи человек), причем в сравнении с последней советской переписью 1989 года их число сократилось почти впятеро; очевидно, что следующая перепись, запланированная на 2013 год, покажет дальнейшее сокращение численности украинского еврейства.

В Беларуси последняя перепись прошла в 2009 году, евреями назвали себя менее 13 тысяч человек, правда, этого хватило для 5-го места после белорусов, русских, поляков и украинцев. В Молдове в ходе последней переписи (2004 года) евреев насчитали чуть более трех с половиной тысяч человек, что вывело их на 7-е место среди национальных групп страны. Фактически во всех этих странах евреи — малозначительные меньшинства, выживание которых в доминирующей культурно-языковой среде становится делом всё более непростым.

Так сложилось, что в прошлом году Еврейское агентство, за что я ему очень признателен, пригласило меня провести исследование о национальном самосознании ребят, участвующих в летних программах «Сохнута» во всех четырех перечисленных выше странах. Я побывал в летних лагерях, проводившихся в Минске, в Кишиневе и в Карпатах, недалеко от Львова. Всего было собрано 360 анкет. Средний возраст опрошенных — 16 лет, самым юным — 12, самым старшим — 21. Это, в полном смысле слова, — постсоветское ашкеназское еврейство следующего поколения. При этом речь идет именно о ребятах, так или иначе вовлеченных в еврейскую общинную жизнь: везде, кроме Хабаровска, более 70% опрошенных посещали или посещают еврейские дневные или вечерние школы или молодежные клубы; во львовском, киевском и кишиневском летних лагерях таковых около 80%.

Более двух третей опрошенных (68%) изучали иврит: в ульпанах и молодежных клубах Еврейского агентства, в «Гилеле», в еврейских школах, в местных общинах или самостоятельно дома — и это при том, что еще четверть века назад само изучение и преподавание иврита в Советском Союзе находилось под полным запретом.

Тем не менее образовательный багаж ребят в области еврейской и особенно израильской истории остается сравнительно небольшим. На просьбу написать имена трех самых известных, по их мнению, людей в еврейской истории 10% респондентов не смогли ответить ничего, еще 16% вспомнили только одно или два имени, почти половина (49%) опрошенных называли исключительно имена из Торы и книг Пророков, среди которых: Моисей, праотцы: Авраам, Ицхак и Яаков; праматери: Сара, Ривка, Рахель и Лея; царь Давид; царь Шломо; пророки Йешаяу (Исайя) и Элияху (Илия) и некоторые другие. Лишь чуть менее четверти опрошенных смогли вспомнить три значимых внебиблейских имени из истории еврейского народа. Наиболее часто упоминались Альберт Эйнштейн, Марк Шагал, Зигмунд Фрейд, Шолом-Алейхем, Марк Цукерберг, а также рабби Акива, Любавичский ребе и др.

Важно отметить, что почти никто не назвал ни одного из русских, украинских, белорусских или молдавских евреев XIX–XX веков, хотя среди них есть люди, имена которых вошли в многочисленные энциклопедические словари, о которых изданы книги, сняты фильмы и телепередачи. Никто не отметил ни единого деятеля культуры на языке идиш. Имена Соломона Михоэлса и Переца Маркиша, Василия Гроссмана и Ильи Эренбурга, Бориса Пастернака и Осипа Мандельштама, Самуила Маршака и Аркадия Райкина, Давида Ойстраха и Леонида Когана, Давида Самойлова и Иосифа Бродского, не говоря уже об Ицхоке-Лейбуше Переце и Менделе Мойхер-Сфориме, не были упомянуты ни в одной анкете — это наследие совершенно неизвестно ребятам. Их еврейское самосознание сформировалось не в семьях, а путем «культурной интервенции» извне, отражая израильское, в значительной мере — израильское религиозное понимание сравнительной значимости тех или иных пластов еврейской истории. Огорчает, что уникальная история русскоязычного еврейства двух последних столетий оказывается не нужной и не востребованной внуками и правнуками тех, кто творил эту историю. Вместо того, чтобы израильский еврейский канон служил дополнением к местному, он полностью вытесняет его, нивелируя присущие всей еврейской истории вариативность и поликультурность. Из деятелей культуры современного Запада несколько раз называлось лишь имя Стивена Спилберга. Почти не назывались ни женщины (только Голда Меир), ни активисты движения за гражданские права (как, например, Рене Кассин или Харви Милк), ни представители неашкеназских общин, ни общественные активисты и правозащитники.

Еще труднее ребятам было написать имена трех самых известных, по их мнению, людей в истории государства Израиль: почти половина (48%) не смогли назвать ни одного имени, почти 30% ограничились одним-двумя, и лишь 23% справились с поставленной задачей. Разница между участниками разных лагерей оказалась очень существенной: если в Минске и во Львове никого не назвали около трети участников, то в Хабаровске (там более трети ребят были из Биробиджана) — 70%!

Среди тех имен, которые называли подростки, — отцы-основатели политического сионизма Теодор Герцль и Владимир (Зеэв) Жаботинский, крайне редко —  основоположник религиозного сионизма рав Кук, а также президенты, премьер-министры и военачальники: Давид Бен-Гурион, Хаим Вейцман, Голда Меир, Моше Даян, Ицхак Рабин, Менахем Бегин, Шимон Перес, Биньямин Нетаниягу и т.д. Кроме них были названы всего три имени, каждое по 1–2 раза: писателя Шмуэля-Йосефа Агнона, эстрадной дивы Даны Интернэшнл и первого израильского космонавта Илана Рамона, погибшего вместе с остальными членами экипажа 1 февраля 2003 года. В целом же известные израильтяне в глазах тех немногих ребят, которые помнят их имена, — исключительно политики, что, в общем, печально: Израиль гордится многими деятелями науки и культуры, но они остаются совершенно неизвестными постсоветской молодежи.

В постсоветских странах национальное и религиозное самосознание еврейской молодежи очень вариативно, и ни о какой единой модели говорить, конечно, не приходится.  Едва ли участники еврейских лагерей могут служить репрезентативной выборкой населения, скорее, напротив: ребята, которые едут в лагеря, имеют более выраженную мотивацию к развитию национального самосознания, чем этнически весьма гетерогенное «расширенное» еврейское население, подпадающее под Закон о возвращении и в силу этого имеющее возможность, среди прочего, посылать детей в лагеря ЕА. Однако и здесь 7% ребят назвали себя «русскими», «украинцами» или «белорусами», а 42% — и евреями, и представителями других национальностей.

Что касается соблюдения религиозных традиций в семьях, то почти две трети опрошенных (64%) сообщили, что семьи, в которых они растут, — светские; даже в религиозно-сионистском лагере во Львове таких ребят было существенно больше половины, почти 58%. Среди оставшейся трети численность семей, соблюдающих традиции иудаизма, более чем в полтора раза превышает число семей, где соблюдаются христианские традиции; двое ребят указали, что в их семьях разными членами семьи соблюдаются традиции разных религий.

Очевидно, что национальная идентичность подростков в значительной мере зависит от атмосферы, доминирующей в их семьях. К сожалению, мы не могли провести опрос родителей участников, однако, если судить по свидетельствам ребят, в 86% семей, где соблюдаются традиции иудаизма, дети также чувствуют себя евреями (в атеистических семьях — 45%, в христианских — 16%).

В каждом лагере Еврейского агентства работает несколько вожатых-израильтян, призванных создать ощущение того, что эти лагеря, в каком-то смысле, «островки» Израиля. При этом из собранных нами данных видно, что более 60% участников лагерей (а это, повторим, наименее ассимилированная часть постсоветской еврейской молодежи) никогда не бывали в Израиле.

Очень важно и поддержание непрерывной связи с живущими в Израиле друзьями и родственниками. Через призму их судеб, неотъемлемо связанных с судьбой государства Израиль, ребята начинают ощущать, что эта страна не чужая и не чуждая и для них. В среднем почти половина (47%) опрошенных сообщили, что у них есть в Израиле близкие родственники; а у 70% — друзья. В то же время у четверти респондентов в Израиле нет ни родственников, ни друзей.

Отношение ребят к возможности иммиграции в Израиль, в любой момент гарантируемой им Законом о возвращении, достаточно противоречиво. С одной стороны, 236 человек (68%) отметили, что «несомненно испытывают чувство солидарности с Израилем». 44% подчеркнули, что хотели бы перебраться на постоянное жительство в Израиль, еще 48% взвешивают такую возможность. Среди гипотез, обуславливающих эмиграционную мотивацию, были выделены следующие: «Это экономически развитая демократическая страна» (44%), «это единственное еврейское государство в мире» (35%) и «я бывал там, и мне понравилось» (26%). Многие респонденты вписывали дополнительные причины: наличие близких родственников и/или любимых людей в Израиле, стремление получить качественное высшее образование и т.д.

Из четырех сформулированных «отталкивающих» гипотез, объясняющих возможное нежелание связать свою жизнь с Израилем, ни одна не оказалась принципиально значимой. Три варианта ответа отметили примерно десятая часть опрошенных: «Я — гражданин своей страны (России, Украины и т.д.) и не хочу покидать ее» (10%); «я хочу уехать, но не в Израиль, а в США или Германию» (10%) и «эта страна все время воюет, а я не хочу идти в армию» (10%). Вариант «я слышал, что там сильный религиозный диктат, а я — человек светский» отметили лишь 4% опрошенных.

Вполне возможно, что наиболее значимым фактором формирования анти-эмиграционной мотивации является давление родителей, которые в большинстве своем настроены против отъезда в Израиль. Лишь каждый восьмой участник лагерей (12%) ответил положительно на вопрос о том, планируют ли эмиграцию в Израиль его родители. При этом очевидно, что в семьях, где родители выступают за эмиграцию в Израиль, такой же позиции придерживаются 93% детей; там, где родители колеблются, доля детей, думающих об эмиграции, снижается ниже 60%; в семьях, где родители однозначно против отъезда или их планы неизвестны детям, доля подростков, желающих эмигрировать в Израиль, — ниже 30%. Понятно, что, поскольку подавляющее большинство родителей никуда не поедет, большинство их детей, вероятнее всего, останется с ними.

Около десяти человек, заполнивших анкеты в рамках настоящего исследования, родились или прожили длительное время в Израиле, после чего, вместе с родителями, эмигрировали в Россию или Украину (среди анкет, собранных в лагерях в Минске и Кишиневе, таковых не было). Эти ребята — представители сравнительно новой группы детей возвратных мигрантов, для многих из которых, в отличие от их родителей, родным языком является не русский, а иврит и которые часто воспринимают именно Израиль как свою родину. На сегодняшний день таких детей в постсоветских странах, по всей видимости, тысячи. Учитывая большой потенциал этих ребят как возможных «эмиссаров доброй воли» Израиля в местах их проживания, а также нередко распространенное среди них желание вернуться в Израиль в будущем, необходимо выработать внятную стратегию по работе с ними. На сегодняшний день такая стратегия отсутствует.

Алек Д. Эпштейн, специально для «Хадашот»