35 лет назад умер Чарльз Спенсер Чаплин, которого многие евреи упорно считают ex nostris (из наших).  Когда журналисты и другие бестактные люди спрашивали Чаплина, еврей ли он, ответ был утвердительным. Впрочем, друзьям он объяснял, что делает так потому, что стыдно отрицать свое родство с презираемыми и попираемыми мира сего. Хотя есть бессомненный пункт, в котором Чаплин и еврейство пересекаются. Это фильм «Великий диктатор», премьера которого состоялась в октябре 1940 года. Дата выхода картины существенна: к этому времени Англия уже объявила войну Германии, и позиция Соединенного Королевства подстегнула антигерманские настроения среди американских политиков. Но когда Чаплин писал сценарий в 1938-м, многие умные и влиятельные люди предсказывали фильму проблемы с цензурой и кассовый провал. Чаплин отвечал: «Я сниму «Диктатора», даже если в зале буду сидеть я один».

Да, он был упрям и считал создание «Великого диктатора» своим гражданским долгом. Это делает режиссеру честь, но, кроме гражданственности, были у Чаплина и субъективные мотивы. Он с каким-то смутным беспокойством осознавал физическое сходство между фюрером и своим героем-бродяжкой с его черненькими усиками и дергаными движениями. Сын режиссера Чарльз Чаплин-мл. писал: «Отец всегда отзывался о Гитлере со смесью омерзения, полуужаса и полувосхищения. «Задумайся, — сказал он однажды, — он заставляет миллионы людей плакать, как я — смеяться. Он сумасшедший, я комик. Но вполне могло бы получиться наоборот!»  Чаплину хотелось сделать фильм, в котором он мог бы и показать сходство между фюрером и Бродяжкой, и четко противопоставить их. Когда режиссер и продюсер Александр Корда предложил Чаплину сюжет о еврейском парикмахере и Диктаторе, похожих друг на друга, как однояйцевые близнецы, и случайно меняющихся местами, это стало последней каплей, склонившей его взяться за дело.

Была еще одна причина, побуждавшая Чаплина сделать фильм о Гитлере, точнее, об Аденоиде Хинкеле, вожде виртуальной страны Томэнии. Несколько предыдущих его фильмов использовали звук лишь отчасти, по сути, это было то же немое кино с некоторыми уступками неприятному техническому новшеству. Но невозможно слишком долго «спорить с веком» — и вот Чаплин придумал, как фильм о «великом диктаторе» позволит ему снять первую по-настоящему звуковую ленту. Положительный герой, симпатичный маленький парикмахер, будет почти все время молчать, как будто он персонаж из эпохи Великого Немого. Отрицательный же — диктатор Хинкель — будет беспрестанно говорить, причем нести тарабарщину: выйдет не только пародия на Гитлера, но и камешек в огород болтливого звукового кино!

Конечный продукт оказался смешным и дерзким антигитлеровским фильмом. Дерзость была не только ментальная, но и чисто физическая:  фюрер имел длинные руки, Америка кишела скрытыми и явными фашистами. Чаплин даже нанял на премьеру «Диктатора» две дюжины здоровенных  грузчиков, которые, в случае чего, должны были выталкивать провокаторов из зала.

Стоит призадуматься: что позволило Чаплину сделать смешной  фильм о фашизме? В своей автобиографической книге он писал: «Зная о реальных ужасах немецких концлагерей, я не смог бы снять «Диктатора», не смог бы смеяться над истребительным безумием нацистов». Чаплин сделал Хинкеля смешным по той же причине, по какой Булгаков сделал смешным Шарикова: оба художника еще не вполне представляли себе меру свирепости изображенных ими псов.

Достоверно известно, что  Гитлер «Великого диктатора» посмотрел. Чаплин сказал: «Я многое отдал бы, чтобы узнать, как он воспринял мою картину». Но отзыв фюрера не задокументирован. Зато известна реакция Сталина: кремлевский диктатор счел картину «низкой по художественному уровню», и советские зрители ее не увидели. Возможно, насмешка над Гитлером показалась И. В. более идеологически вредной, чем патриотически полезной: усики или усища, а над главой государства смеяться нечего. Фильм, полный ненависти к Вождю, Усач еще мог бы переварить: ненависть не исключает уважения. Но зубоскальство над Вождем — нет, абсолютно исключено. То, что все симпатии Чаплина в этом фильме на стороне еврея, также понижало шансы, что «Диктатор» придется Сталину по вкусу. Будь он,  однако, не тоталитарным лидером и антисемитом, а кинокритиком, к его упреку насчет низкого уровня можно было бы прислушаться. Чисто художественно «Великий диктатор» не относится к шедеврам Чаплина. Хотя сюжет построен на том, что в драматургии называется «mistaken identity», — сходстве парикмахера и Хинкеля, — в течение почти всей картины сходство это никак не обыгрывается, мы просто видим две идущих параллельно истории. И только в финале в результате довольно натянутого qui pro quo они пересекаются. Еврей занимает место фашиста, чтобы, пока его не сволокли с трибуны, произнести страстную речь — не столько против фашизма, сколько во славу свободы, против жадности сильных мира сего и издержек технократической цивилизации.

Нет, положительно Чаплин в 1940 году еще не принимал фашизм всерьез. И его смех над Хинкелем —  смех не так над фашизмом, как над самим фюрером, благо слишком своеобразная пластика бесноватого Адольфа предоставляла великому комику массу возможностей показать свое виртуозное мастерство. Хинкель, играющий с надутым шаром, как с шаром земным; впадающий в истерику по мере произнесения речуги на квазинемецком языке; норовящий, при всей своей, как политкорректно говорят в США о людях низкого роста, «вертикальной ограниченности», во что бы то ни стало оказаться в позиции физического возвышения над диктатором союзной Бактерии верзилой Бензино Наполлони (Муссолини), — все это невероятно смешно, и все это не сатира, а приколы, стеб. Но не будем забывать о времени, когда фильм снимался, и о личности, над которой Чаплин стебался. Как Сталина больше устроила бы ненависть к диктатору, чем смех над ним, так и Гитлер, наверное, предпочел бы глубокую аналитическую сатиру в духе Брехта чаплиновскому — почти детскому — пересмешничеству. Попадись фюреру в руки Брехт, он бы его расстрелял, попадись Чарли — он бы растерзал его на кусочки.

Чаплин был гениальным клоуном par excellence, великим мастером жеста. Вот и этот фильм, с его непрерывным стебом по ходу и лобовым обращением к людям доброй воли в конце, пусть он и не входил никогда в «десятку лучших картин всех времен», как «Огни большого города» и «Золотая лихорадка», останется в истории кино и истории ХХ века как дерзкий издевательский жест: шут  делает тирану нос. Повторю: снимая этот фильм, Чаплин еще не осознавал в полной мере, кому он делает нос. Но будьте уверены — трус  такого фильма не снял бы. И будьте уверены — никто, кроме Чаплина, не сделал бы нос так уморительно.

Святослав Бакис, специально для «Хадашот»

сайт: bakino.at.ua