Марек Краевский, «Голова Минотавра»

М.: Мосты культуры/Гешарим, 2012. — 336 с.

Польша, Львов, май 1939-го. Полиция находит обезображенный труп трехлетнего мальчика. Комиссар полиции Эдвард Попельский — мрачный лысый толстяк с нафабренными усами и коротко стриженной бородкой — не исполняет приказ начальства, требующего, чтобы именно он возглавил поиски преступника-изувера. «Ты отказался проводить расследование,  потому что все говорят, что это ритуальное еврейское убийство?», — спрашивает героя проницательная кузина. Да, дело именно в этом: комиссар опасается, что антисемитский ажиотаж сильно затруднит расследование. Такое уже случалось в практике Попельского, и притом совсем недавно. Тогда негодяй едва не остался безнаказанным…

Повествование переносится на два года назад и на пятьсот километров западнее — в Бреслау (Вроцлав), который в ту пору находился на территории рейха. Капитану Эберхарду Мокку поручено расследование жестокого убийства женщины. Еще в 1934 году Мокк, никогда не состоявший в НСДАП, ушел из полиции в абвер: «Не мог смотреть, как гестаповские канальи проникают, как бледные спирохеты, в его мир и переворачивают все с ног на голову. Не мог смотреть в глаза двум своим лучшим людям, которые вынуждены были уйти, потому что были евреями». Однако через три года ему приходится вернуться в профессию и вновь заняться полицейской работой. Узнав, что львовская полиция уже сталкивалась с аналогичным преступлением, Мокк едет в Польшу и начинает сотрудничать с Попельским.

У польского писателя Марека Краевского есть два цикла в жанре детективного ретро — один «вроцлавский» (где первую скрипку играет Мокк), а второй «львовский» (тут солирует Попельский). Роман «Голова Минотавра» — точка пересечения обоих циклов, в которой два главных героя встречаются, чтобы поработать вместе. Краевский, конечно, знает законы жанра, но самое интересное в «Голове Минотавра» — вовсе не Минотавр с его жуткими злодействами, но место действия, город, чья неповторимая атмосфера безвозвратно канула, как легендарная Атлантида.

В послесловии к книге переводчик Сергей Подражанский не без горечи констатирует: «Польско-еврейского довоенного Львова нет. Сегодняшний мононациональный Львов — замечательный город. Но другой. Он куда больше отличается от прежнего Львова, чем нынешняя Одесса от Одессы Бабеля». В комментариях, любовно составленных переводчиком, львовская «уходящая натура», разбросанная по всему тексту романа, собрана воедино и явлена читателю: давно стертые с карт названия улиц и площадей, снесенные памятники и реальные люди, судьбы которых были насильственно пресечены.

Большинство эпизодических персонажей, мелькающих на страницах книги, не выживут в грядущей мясорубке. Кто-то сгинет в сибирской ссылке, кто-то погибнет на фронте, кто-то умрет в гетто, кто-то сгорит в крематории. Мир вокруг еще кажется увесистым и незыблемым, однако это лишь иллюзия, обман зрения. Ощущение эфемерности, непрочности мира, который вот-вот исчезнет в историческом водовороте (о чем еще не ведают персонажи), придает тексту Краевского особый, чисто декадентский шарм, превращает роман с несложной детективной фабулой в большую литературу.

В финале Минотавр, как и следовало ожидать, потеряет голову. Поплатится жизнью и коварный покровитель маньяка. Однако это торжество справедливости в Помпее накануне рокового извержения не приносит удовлетворения — только печаль. Вчерашнее ушло в область плюсквамперфекта, а завтрашнего нет и не будет. На календаре без пяти минут Вторая мировая. Камни выедены изнутри зубастыми стивен-кинговскими лангольерами, пожирателями прошлого. Оболочка реальности истончена до прозрачности, а в то, что под оболочкой, лучше не вглядываться. Мы-то с вами уже знаем, что там.

Роман Арбитман, «Лехаим»