Ветераны куреня на открытии памятника Буковинскому куреню, Черновцы, 1995   

Справедливо считается, что в истории важно не то, что произошло, а что об этом говорят историки. Именно это побуждает ряд исследователей, вооружившись несколькими недавно обнаруженными документами, пытаться изменить ход истории — не той, которая произошла на самом деле, а описанной в книгах и журналах.

К сожалению, часто забывается, что для реальной истории гораздо важнее не текст, а контекст — не то, что написано в документе, а кем, когда и с какой целью. При этом каждая новая историческая гипотеза должна учитывать весь, без исключения, комплекс опубликованных до сих пор источников, избегая политической заангажированости и замалчивания неудобных документов. Если этого не сделано, то вместо новой гипотезы получим пшик, а вместо сенсации — мыльный пузырь.

Такие мысли приходят на ум после интервью историка Юрия Радченко о Буковинском курене под красноречивым названием «Наши «сукины дети». Защищать или ...». Заголовок разочаровывает, поскольку для автора герои его исследования априори являются «сукиными детьми», а на сукиных детей лично мне жалко тратить время. Удивила и преамбула, где анонсировались «новые, ранее неизвестные документы и факты», хотя все, о чем говорит Радченко, доступно украинским исследователям по меньшей мере двадцать лет.

Орест Билак, 2015

Фрагмент воспоминаний

Начнем с воспоминаний Ореста Билака, одного из немногих ныне здравствующих ветеранов Буковинского куреня, инвалида войны, живущего в Лионе, героя французского Сопротивления, кавалера многих военных наград Франции. Ксерокопия рукописного оригинала его воспоминаний «Вкрадене підпілля» уже два десятилетия хранится в архиве Украинского Народного Дома в Черновцах, однако текст этот во многом не совпадает с переводом Радченко. В своих настоящих воспоминаниях Билак пишет: «29 октября в 7 утра мы прибыли в Киев, где встретились с теми, кто был на похоронах Сеника и Сциборского». И далее: «С нашим приездом в Киев начались радиопередачи, в обед выходила программа с пением «Засяло сонце золоте!», издавалась газета «Українське Слово», одним словом ОУН начала работать».

Цитируемые выше воспоминания совсем не похожи на фантасмагорическую версию, которую приписывает Билаку Радченко, с выдуманной буковинской сотней, которая якобы ранее прибыла в Киев вместе с хором буковинцев, исполнявшим по радио песни сечевых стрельцов, а в перерывах между выступлениями расстреливавшим киевских евреев. Для обоснования своей версии историк ссылается на запрос, отправленный 27 сентября в Житомир немецкой 195-й полевой комендатурой с просьбой прислать в Киев до 29 сентября 100 подготовленных украинских полицаев. «Вполне вероятно, что эта сотня Буковинского куреня с хором, о которой пишет Билак, и приглашенные немцами полицаи — одни и те же люди», — делает вывод Радченко.

Однако от этой «железной» логики камня на камне не оставляют недавно опубликованные документы о формировании полиции в Киеве осенью 1941 года. Если бы Радченко соизволил прочитать отчет одного из организаторов киевской полиции поручика Орлика (псевдоним «Ксенон»), датированный 18 июля 1942 года, то выяснил бы, по крайней мере, дату прибытия в Киев Буковинского куреня и убедился в отсутствии связи между буковинцами и упомянутыми выше житомирскими полицаями, чей курень получил название «Киев». О личном составе житомирской полиции «Ксенон» пишет: «Гарнизон областной полиции …на 75% состоял из большевистских пленных. Эти были босые, оборванные люди, набранные в лагерях военнопленных, где нечего было есть, не было воды, не было чем укрыться, спали они на соломе, говорили только на русском языке, но они тренировались, служили, и всегда были бодры, среди них было очень много патриотического элемента.

Украинская полиция в то время подчинялась немецким военным властям. 15 сентября 1941 года немцы ...обратились к украинской полиции (в Житомире) с просьбой выделить им несколько инструкторов для тренировки полиции в Киеве, которую, количеством в 200 человек, предполагалось набрать в лагерях советских военнопленных.

В то время в Бердичеве находился лагерь буковинцев — 120 человек, из которых можно было выбрать много людей, но немецкое военное командование на это не соглашалось, держа их в резерве, мол, из них также будет формироваться полиция в Киеве.

Йосип Кладочный (справа) и Ярослав Стецько, Варшава, февраль 1941  

Около 1 октября прибыли два транспорта с полицией из Житомира — 150 человек.  ...В середине ноября приехали из Бердичева буковинцы, из которых сформировали второй курень. Тогда первый курень был назван «Киев», комендантом которого стал поручик Орлик, второй курень получил название «Буковина» (комендант — поручик Войновский). …В конце ноября управление украинской полицией в Киеве было передано немецкой шуцполицай, а гауптман Шевфер принял командование обоими куренями».

Что можно сказать о главном открытии Юрия Радченко, которое заключается в обнаружении свидетельств о якобы патологической склонности членов ОУН (м), особенно бойцов Буковинского куреня, к грабежам? Радченко заявляет, что в найденных им документах говорится о «фактах присвоения имущества убитых евреев членами Буковинского куреня» и утверждается, что «члены ОУН (м) в украинской столице грабят все, что только можно. А что можно было относительно безнаказанно грабить зимой 1942 года? Вероятно, только еврейское имущество...»

Прежде всего, замечу, что «открытие» о грабежах в оккупированном Киеве сделали немецкие власти еще в середине декабря 1941 года, виновные были расстреляны или арестованы — это к тезису автора об «относительной безнаказанности грабить зимой 1942 года». О борьбе полиции с хищением «ж…дівських речей» писала тогдашняя пресса, в частности газета «Українське Слово» от 7 декабря 1941 года. Про «крадежі, надужиття та самовільні ревізії і арешти, реквізиції» также упоминал в своем отчете «Ксенон» 18 июля 1942 года, указав структуру, чьи сотрудники совершали эти преступления, — следственный отдел киевской полиции.

«С взятием немцами Киева большевистские агенты старались проникнуть в учреждения, а тем более в украинскую полицию, чтобы иметь возможность заниматься оттуда своей разрушительной работой и ликвидировать жовтоблакитників, как они нас называли, — пишет «Ксенон». —  Такой подходящей площадкой для них был следственный отдел полиции, где они видели большие возможности для своей работы.

Гордон (глава следственного отдела) начал формировать свой отдел, не располагая  людьми, которых бы он знал и на которых мог бы опереться. На каждом шагу происходили кражи, злоупотребления, самовольные ревизии и аресты, реквизиции. Разумеется, среди этих людей немало было черного элемента, а также большевистских  агентов, пытавшихся скомпрометировать следственный отдел и, устранив Гордона, взять его в свои руки. ...И так в середине декабря Гордона, его секретаршу К., и С. арестовали».

В цитируемых выше документах вообще не говорится об участии бойцов Буковинского куреня или других членов ОУН (м) в грабежах. В отправленном из Киева греко-католическим священником Йосипом Кладочным 26 марта 1942 года письме митрополиту Андрею Шептицкому тоже нет обвинений в грабежах в адрес членов ОУН (м) — удивительно, как смог их там разглядеть Юрий Радченко. Ирония заключается в том, что, кроме киевских аферистов, отец Кладочный обвиняет в грабежах бандеровцев — националистов, принадлежавших к легиону «Роланд»!

«Немцы взяли под стражу и бандеровцев, и мельниковцев, остальные гармонично сбежали, оставив местных членов организаций на милость и немилость гестапо, — пишет Йосип Кладочный. — Мудрецы от политики убежали, спасая свои «ценные» головы для Украины, местные — пошли в тюрьму (Телига и другие), где уже достаточно долго сидят — некоторые убежали, а осталось немного аферистов, политических нулей, часть из которых используют немцы, а вторая часть делает бизнес, грабя, что только можно.

Фактом является, что и националисты не сдали экзамена. Знаю националистов, принадлежавших к так называемому легиону, воровавших определенные вещи. Человека крадущего не считаю способным к управлению государством, поскольку он и в своем государстве будет воровать».

Центр Киева, 1942

До сих пор мы анализировали документы, авторы которых были участниками киевских событий осени — зимы 1941/42 года. Однако утверждения о приходе «буковинцев» в Киев еще до 29 октября 1941-го и обвинения их в присвоении имущества убитых евреев Радченко базирует главным образом на письме (точнее — доносе) Марты Зыбачинской к полковнику Андрею Мельнику от 3 ноября 1948-го, в котором сама Марта утверждает, что отсутствовала в Киеве с ноября 1941 года до февраля 1942 года.

Это письмо — вершина айсберга в почти десятилетней ожесточенной вражде между Войновским и Зыбачинской. На протяжении многих лет Войновский открыто обвинял супругов Марту и Ореста Зыбачинских в том, что они были якобы гестаповцами, Марта наносила ему столь же болезненные удары, описав действительные или вымышленные грехи Войновского на шести страницах и требуя привлечь его к ответственности перед судом ОУН. Анализ отношений этих персонажей выходит за рамки статьи, однако несколько важных обстоятельств необходимо отметить:

1. Письмо Зыбачинской не содержит ни единого упоминания о том, что «когда она приехала в Киев в октябре 1941 года, то в городе уже были буковинцы», как это утверждает Юрий Радченко. В октябре 1941 года ее встретили «со страшным недоверием и холодом» не «буковинцы», а руководящие члены ОУН (м), которые поверили обвинению Войновского, что заставило супругов Зыбачинских уже через месяц отправиться на Донбасс.

2. Именно в отсутствие Зыбачинских в Киеве разгорелся скандал с украденными вещами, о котором Марта понаслышке пишет так: «В феврале нам удалось вернуться живыми назад. Тем временем в Киеве прошли первые аресты. Попалось и несколько  буковинцев. Немцы нашли у них украденные еврейские вещи и за это расстреляли». В этой связи Зыбачинская вспоминает по имени единственного (!) преступника — буковинца, командира одного из районных отделений полиции Станкевича, которого якобы прятал в своей квартире Войновский.

3. Еще одного буковинца по фамилии Суховерский немцы расстреляли «за компанию», о чем рассказывает Зыбачинская: «Недавно уверял Петр Войновский Милько Суховерского, чей брат был расстрелян при первых арестах в Киеве, что имущество, которое немцы нашли на их общей квартире и за которое он сошел в могилу, «было собственностью организации». Марта в это не верит, но! Даже если бы эти обвинения подтвердились, мы имели бы дело с криминальной сделкой нескольких связанных с киевской полицией лиц, что отнюдь не тянет на свидетельство массового участия «буковинцев» в Холокосте.

Уже слышу возмущенные возгласы моих оппонентов — мол, вы цепляетесь к деталям, в то время как в интервью Радченко делаются мудреные выводы о таких проблемах планетарного масштаба, как Холокост, коллаборационизм, ответственность «буковинцев» за преступления немецкого рейха и т.д.?

Если вкратце, то я не доверяю ни одному выводу историка, так небрежно использующего (не хочу говорить — фальсифицирующего) документальные источники.

Теперь подробнее.

Я не верю в объективность исследований Холокоста на Буковине, в частности, в селе Милиево Вижницкого района, на Кицманщине, да и вообще в Украине, которые основаны исключительно на материалах срежиссированных НКВД судебных процессов, игнорируя румынские, немецкие, еврейские или украинские документальные источники. Тем более, что в начале июля 1941 года организованные по аналогичному сценарию еврейские погромы прокатились и по румынским окраинам Буковины, где не было ни Петра Войновского, ни Буковинского куреня, ни вообще никаких украинцев.

Я не считаю нужным раздувать страсти по поводу исторического «коллаборационизма» наших предков во времена Второй мировой войны в современной постколониальной Украине, где государство даже не попыталось провести деколонизацию, где 99,9% населения до 1991 года были коллаборационистами по отношению к преступному российскому коммунистическому режиму, и даже сейчас весьма значительная часть населения Украины ментально считает себя гражданами «русскаго мира», а не украинского государства. В демократической Украине каждый должен нести ответственность за свои личные поступки или преступления, а не по факту ношения чьей-то униформы или выполнения каких-то функций, поскольку принцип коллективной ответственности присущ только тоталитарным обществам.

После 25 лет изучения военной истории Буковины должен сказать, что Буковинский курень периода августа-ноября 1941 года до сих пор остается для меня загадочным формированием, возникшим из столкновения двух исторических мифов —  украинского эмиграционного и российского энкаведистского, не оставив никаких документальных материалов. Пока не будут обнаружены приказы о формировании куреня, его организационной структуре и вооружении, утвержденные командованием уставы, списки офицеров и солдат, иные оперативные документы, Буковинский курень 1941 года останется объектом мифологии, а не военной истории.

Пока не будут найдены документальные подтверждения организованного участия куреня в событиях Холокоста, то утверждения вроде «для бойцов Буковинского куреня, как и для членов ОУН (м), само по себе убийство евреев в 1941 году не было чем-то экстраординарным» останутся грязными инсинуациями.

А пока дискуссии о том, каким был Буковинский курень — прекрасным или ужасным, — напоминают мне спор двух групп энергичных, но не очень умных детей. Кто громче закричит, тот победит и получит конфету!

Но в нашем случае ставки несоизмеримо выше, ибо на кон брошено униженное достоинство большой группы людей — «буковинцев», бездоказательно обвиненных в совершении преступлений против человечности, вместе с риском сведения трагедии Холокоста к уровню тривиальной политической технологии.

Володымыр Старык, председатель общества

«Украинский Народный Дом в Черновцах»