У села Любавичи больше прав на спорную библиотеку Шнеерсона, чем у Москвы и Нью-Йорка, вместе взятых

Любавичи — это окраина Смоленской области. До белорусского Витебска отсюда ближе, чем до областного центра. В деревне сегодня официально проживает всего около 400 человек (среди них — ни одного еврея), а ведь только за один ноябрьский день первого года войны здесь расстреляли 483 еврея. — Мать рассказывала, что на этом месте яма скотомогильника была. Туда евреев и отвели на расстрел. В основном женщин и стариков, мужчин к тому времени в Красную армию призвали. Но и из них мало кто вернулся. — Местный житель Анатолий отряхивает перчаткой снег с мемориальной доски на месте расстрела евреев, где теперь растет роща с именами смоленских праведников мира. — А сейчас ни одного еврея не осталось. Даже те, кто войну прошел и выжил, уехали отсюда.

Анатолий — «ни разу не еврей», как он сам про себя говорит, — считает этот исход трагедией для села. Ведь именно здесь, в Любавичах, оформилось движение Хабад. И именно здесь была собрана та самая библиотека Шнеерсона, из-за которой вспыхнул конфликт между Москвой, куда еще после Первой мировой вывезли книги, и Нью-Йорком, куда в сталинские времена переехали учителя хабадников.

Где именно хранились книги — неизвестно. В Любавичах было множество еврейских домов, которые не сохранились до наших дней. Но скорее всего религиозная литература копилась в доме любавичских раввинов, стоявшем некогда на берегу реки Березины. Той самой, что дважды форсировала великая армия Наполеона, — вторгаясь в Россию и уходя из нее.

Любавичи — в 1812 году богатое и большое село — даже выбрал в качестве своей резиденции наполеоновский маршал Эммануил Груши, прославившийся впоследствии как командующий «священным эскадроном» — личной охраной растерявшего в России армию отступающего императора. Не исключено, что его штаб также располагался в раввинском доме, одном из самых больших в деревне.

«Дом Шнеерсона»

И наполеоновское нашествие, и бои Первой мировой Любавичи пережили относительно безболезненно. Но вот от немецкого вторжения в 1941-м село, похоже, не оправилось до сих пор. В сельском храме, некогда стоявшем впритык к еврейской слободке, и сейчас  торчит из стены неразорвавшийся артиллерийский снаряд. А саму слободку немцы при отступлении сожгли полностью. От старого дома раввинов остался лишь большой камень фундамента. Он и высился одиноко в центре села, пока в конце 1990-х хабадники не взялись за восстановление слободки.

Начали со строительства дома раввина. Его возвел тот самый «ни разу не еврей» Анатолий, ухватившийся за хасидский подряд в разваливающемся и спивающемся от безработицы селе. За два года он с помощниками выстроил большой сруб из тесаных бревен с двускатной крышей. Типичное русское строение, но с надписями на иврите — как на самом доме, так и на табличках, указывающих путь к нему.

Внутри сруба — молельный зал со шкафом для свитка Торы, кухня, две спальни. И огромное число картин из хасидской жизни и портретов любавичских ребе на стенах.

— А вот последний из них. Менахем-Мендл Шнеерсон. Они — главы хабадские — все Шнеерсоны, с них началось, ими и закончилось. — Анатолий указывает на единственный среди писанных красками фотопортрет. — Тут его очень ждали, но он умер, так и не добравшись до Любавичей.

Продавать дом не стали. Он и сейчас называется «Дом Шнеерсона», в нем всегда натоплено и чисто — строитель Анатолий поддерживает тепло и порядок в ожидании хасидов, приезжающих в Любавичи помолиться и почтить память основателей Хабада.

— Раньше много народу приезжало. Году в 2000-м, когда строительство закончили, полно паломников было, со всего мира. Сейчас куда меньше. — Поплевав на пальцы сквозь золотые зубы, Анатолий раскрывает тетрадь учета паломников. — Вот, за три недели 2013 года у нас восемь человек из Беларуси, трое из России и двое горских. Ну вас двоих еще запишу, хоть вы и не евреи. А в прежние времена только из Америки за это время сотни хасидов приезжали. Помолиться, походить по улицам и уехать — в Любавичах остановиться негде, а в ближайшем городке — Рудне — гостиница лишь одна и с явно неамериканским уровнем комфорта.

«Тут их — хабадников — корни, тут и книги должны быть»

Местные жители считают, что массовый хасидский туризм мог бы стать настоящей золотой жилой для района, в котором одно за другим закрываются успешные в советские времена сельхозпредприятия и образованные не так давно фермы.

— Нет работы, молодежь уехала. Раньше вот на хасидах зарабатывал, а теперь совсем тяжело, — таксист из Рудни, представляющийся Палычем, больше, чем сами хабадники, переживает за судьбу их села. — Если библиотеку эту сюда вернут, они поедут. Тысячами. Значит, и работа будет. А что в Москве, что в Нью-Йорке — и так есть, где работать. Я, как по телевизору об этом заговорили, все время думаю, что надо назад привезти библиотеку этого Шнеерсона. Ну или купить на старости лет миноискатель, сокровища еврейские искать. Но надо знать, где какой зажиточный еврей тут перед войной жил, иначе все без толку. Село большое, одно еврейское кладбище вон в два гектара.

Кладбище действительно большое. Но очень запущенное: занесенное снегом и заросшее бурьяном в человеческий рост. Новые надгробия только над могилами двух любавичских ребе, похороненных здесь. Вокруг могил даже выстроен склеп, куда верующие приезжают зажечь поминальные свечи и положить к надгробиям записки с просьбами к Б-гу.

— Ну какая, бляха, Америка?! Тут их — хабадников — корни, тут и книги должны быть, и центр их. У нас же вроде антисемитизм на государственном уровне осуждается. Ну так пусть в Любавичах дадут им делать все их религиозные дела, поддержат, все тогда тут заживут. И чего они там в Нью-Йорке своем размечтались? У нас тут первые книги еврейские вместе с первыми евреями появились. В XVI веке. По ихнему Нью-Йорку тогда индейцы бегали с голыми ж..., короче, не одетые, — запирая склеп на замок, комментирует очередное обострение российско-американских отношений Анатолий.

Смоленские евреи куда осмотрительнее в высказываниях. О переносе библиотеки в Любавичи стараются не говорить. Во-первых, потому, рассказывают они, что любавичский хасидизм вовсе и не любавичский — первый ребе был из Белоруссии, это его последователи перебрались в Смоленскую область. А во-вторых, последний из раввинов перенес центр Хабада в Нью-Йорк, и решение его не отменено.

«Ждем машиаха. Он разберется», — вздыхают смоленские евреи. Среди них всего несколько человек знают иврит в достаточной для чтения древних книг мере. Для остальных собрание Шнеерсона — лишь священные реликвии, из которых при всем желании не почерпнуть новых знаний. Хотя да, признают хасиды, смоленское село умирает. И туристы из-за границы, приезжающие не на пару часов, а на несколько дней, а то и недель, необходимых для изучения книг, могли бы спасти его. Но на все воля Божья.

Юрий Мацарский, «Известия»