Владимир Познер, «Прощание с иллюзиями»

М.: АСТ, 2012. — 496 стр.

Мой отец никогда не выказывал ни малейшей причастности к еврейскому миру. Он свободно изъяснялся на нескольких языках, но не знал идиша, не говоря об иврите. Ни он, ни его сестры не проявляли интереса к еврейской истории и культуре… …Многие и многие намекали — мол, с фамилией Познер русским быть нельзя, и это было крайне неприятно, даже унизительно. Это — выбранные буквально наугад цитаты из новой книги знаменитого телеведущего Владимира Познера… Стоп. Пожалуй, формулировка неверная. Владимир Владимирович Познер выпустил в 2012 году старую свою книгу с новыми комментариями. Впервые изданные в США более двух десятилетий назад и ставшие бестселлером (12 недель в рейтинге The New York Times), мемуары Познера ни в СССР, ни — позже — в России изданы не были. Почему? Видимо, мало было перевести книгу. Гораздо важнее оказалось проверить временем собственные взгляды, оценить заблуждения и иллюзии.

Рассуждения Познера — особенно новейшие комментарии к своему пройденному пути и текущим политическим реалиям — наверняка дадут возможность обвинить его в разных грехах: от неполиткорректности до русофобии, от оскорбления высших иерархов РПЦ до бытового приспособленчества (как продолжения житейской мудрости).

Но кто бы и как к автору ни относился, всем придется признать очевидное: у Познера удивительная, невероятная, фантастическая судьба. Вся новейшая история прошла сквозь его биографию. Сын французской аристократки и потомка испанских евреев мальчиком застал Париж периода нацистской оккупации, а подростком очутился в Нью-Йорке (где в первый, но далеко не в последний раз услышал от уличного хулигана вопрос: «Ты еврей?» — и впервые ответил: «Не твое собачье дело!»). Он учился в школе в сумрачном Восточном Берлине, занятом советскими войсками, а доучивался и влюблялся уже в Москве, сотрясаемой «делом врачей».

Он видел гитлеровцев, гуляющих на Елисейских полях, и последнее публичное выступление президента Рузвельта на стадионе «Эббетс-филд». Он фанател от бейсбола, боготворил Джо Ди Маджио (много лет спустя великий бейсболист подарит популярному телеведущему мяч с трогательным автографом), собирал пластинки с «черной» музыкой и был однажды выброшен из автобуса за протест против сегрегации. Он видел Варшавское гетто — всего через несколько лет после восстания («пустынность, кучи битого кирпича, завывание холодного ветра, невыразимая печаль этой картины остались со мной навсегда»). Он жил в Берлине и ненавидел Германию и всех немцев за «самое страшное преступление из всех возможных» — попытку уничтожить целый народ («уж сколько прошло лет, а я пишу это, и во мне поднимается такая волна ярости, что могу вот-вот разорваться на части»). Он влюбился в СССР, еще не зная русского языка, он свято верил отцу, который говорил, что «в Советском Союзе нет нацизма, нет антисемитизма», — и его, юного идеалиста, поначалу не хотели брать в МГУ (шепотом сказали: «Двадцати четырех баллов более чем достаточно. Но у вас плохая биография. Вы выросли за рубежом, ваш отец — реэмигрант, ваша фамилия Познер — еврейская. Поэтому вас не приняли»). И это было потрясением для юноши — придя домой, он набросился на отца с упреками: «Ты куда это меня привез?! Это что за страна такая?..»

Возможно, значительная часть «Прощания с иллюзиями» — попытка автора максимально нелицеприятно (а потому и небезболезненно) ответить на эти вопросы, впервые заданные им еще много лет назад.

Лев Гурский, «Лехаим»