Осенью прошлого года во Львове открылось мемориальное Пространство синагог — на месте разрушенной нацистами синагоги «Золотая Роза», от которой осталась лишь одна стена и остатки фундамента, и полностью уничтоженного Бейт а-Мидраша. О памяти и беспамятстве, еврейской составляющей в судьбе Львова, оппонентах проекта и первой реакции горожан мы говорим с директором Центра городской истории Львова Софией Дяк. 

— София, беспамятство — наша общая проблема.  Но когда мы говорим о беспамятстве по отношению к многонациональному наследию Львова, то, возможно, оно обусловлено тем, что большинство нынешних львовян не чувствует тот польско-еврейский город своим?

— Действительно, более 90% моих земляков — это не потомки людей, живших во Львове до войны. С одной стороны, это ставит Львов в один ряд с Вроцлавом или Калининградом, где население после войны сменилось почти на 100%. Но в контексте региона это очень разные истории. Если в Нижней Силезии (столицей которой был Вроцлав) массовые депортации немцев привели к тотальным демографическим изменениям, в том числе в малых городах и селах, то в Галиции большинство населения в провинции все-таки продолжало жить там, где жили их предки. Поэтому Львов не был для них чужим городом, он присутствовал в их семейной орбите — кто-то приезжал сюда на учебу, строить карьеру, да, в конце концов, просто за покупками.

Проблема  в том, что эту смену населения не проговаривали. Украинизация послевоенного Львова базировалась на переписывании истории, в которой для поляков и евреев места почти не осталось.  Официальная история советского Львова четко расставляла приоритеты — есть доминантная группа, титульная нация, автохтоны — украинцы, а есть пришлые — и это нацменьшинства, которые на самом деле еще недавно были большинством. На уровне массового сознания мы по-прежнему оперируем этими схемами и категориями.

— То есть речь шла о национальной по форме советизации, но не русификации?

— Именно так, поскольку даже когда местные партийные лидеры говорили по-русски, они говорили о созидании советского украинского города.  

Сегодня еврейская и польская истории Львова, Дрогобыча, Бережан и т.д. могут присутствовать в семейных рассказах, биографических интервью и т.д. Но это частная память, она редко востребована и имеет мало шансов войти в память официальную. Мне кажется, пора отказаться от этой иерархической структуры, где украинцы занимают верхний этаж пирамиды. Если говорить о наследии, то важно научиться видеть не только памятники архитектуры, а людей, не только дома, а жизнь, которая в них протекала.

Западная Украина вступает в СССР... 

Каждая этническая и культурная группа помнит о своем. Эти маленькие общины памяти комфортны, а выход за их рамки рискован, ведь можно услышать историю, не соответствующую общепринятым в этой группе представлениям. Проблема в том, как выстраивать мозаику истории, которая позволит включать много памятей, в том числе конфликтующих друг с другом.  

— Поговорим о еврейском Львове. Насколько характерна для города еврейская  застройка или еврейский квартал — понятие весьма условное?

— Мы часто слышим о еврейском квартале или двух кварталах — в центре и в предместье, но нельзя ограничить присутствие евреев во Львове периметром нескольких улиц. Хотя это удобно для иерархического и в то же время изолированного повествования о прошлом, в котором этнические группы разведены по отдельным полочкам — тут у нас поляки, тут евреи, тут армяне. Нельзя разложить культурное и социальное разнообразие Львова, наоборот, важно показать, что все это было частью городской жизни, особенно с конца XVIII века, когда у евреев появилась возможность селиться во всех районах Львова.

Выход за границы квартала — это поворотный момент в жизни евреев, который поднял новые вопросы: как оставаться евреем, живя в нееврейском окружении, как реагировать на вызовы современности и т.п. 

Так выглядела территория Большой синагоги, Бейт а-Мидраша и "Золотой Розы" еще год назад. На переднем плане — летняя площадка ресторана, за ней пустырь

На сегодняшний день во Львове сохранились несколько десятков зданий, связанных с еврейской жизнью, — две синагоги, два театра, общинный дом, еврейская больница, дома, где размещались редакции газет, — я говорю лишь об общественных или общинных строениях, всего же еврейских адресов гораздо больше. До войны больше трети населения Львова были евреями, и город был частью их личной, профессиональной, общественной, культурной жизни.

— В какой мере нынешняя инициатива стала возможна благодаря иностранным вложениям? Порой создается впечатление, что власти Львова просто поймали тренд, уловив желание спонсоров восстановить еврейское наследие столицы Галиции.  

— Включение еврейской составляющей в историю города началось еще в конце 1980-х. В 1990-х мэрия получала множество писем о том ужасном состоянии, в котором пребывают места и объекты, связанные с еврейским прошлым Львова. Этот вопрос копился годами, власть понимала, что есть проблема, но не представляла, как ее решать, и это не входило в  число ее приоритетов. В 2008-м наш Центр городской истории пригласил во Львов практиков и исследователей еврейского наследия, в том числе директоров еврейских музеев Европы. Я хорошо помню совместную встречу и длинный разговор с заместителем мэра. Эксперты из разных стран по-английски говорили о том, что богатая еврейская история во Львове незаметна, обсуждали, как должно выглядеть маркирование еврейских объектов, за кем должно быть решающее слово — мэром, раввином, экспертами? Тогда родилась идея международного архитектурного конкурса по увековечению памятных мест еврейской истории Львова, и это стало отправной точкой к изменению подхода к проблеме. С тех пор вопросы сохранения еврейского наследия — не только элемент взаимоотношений с еврейскими организациями, но часть городской истории, за которую все мы несем ответственность. 

Для кого-то это само собой разумеющийся подход, а кто-то воспринял его как присвоение своего наследия.

— Какова доля частных пожертвований в реализации проекта? Кто эти люди?

— Бюджет проекта складывается из трех источников — средств, выделенных мэрией Львова, гранта Немецкого общества международного сотрудничества (GTZ) и пожертвований отдельных лиц и организаций.

На сегодняшний день пожертвования, главным образом от западных доноров, составили около 85 тысяч евро.  Для многих — это дань семейной истории, кто-то таким образом хотел увековечить память о погибшем предке, были и пожертвования от людей, не имеющих к евреям никакого отношения, — из Львова, а также Германии, Польши, Великобритании.

— Несколько слов об оппонентах проекта — как с еврейской, так и украинской стороны.

— С возражениями с украинской стороны я не сталкивалась, если не считать профессиональных разногласий среди специалистов по охране памятников. Существуют разные школы консервации исторических объектов, и немецкие специалисты (победителем конкурса стал проект Франца Решке из Берлина, — прим. ред.) стимулировали конкуренцию в среде украинских коллег.

Пространство синагог. Вид сверху

Более интересен политический аспект. Когда на проект стали выделять бюджетные средства, большинство в горсовете составляли депутаты из ВО «Свобода». Как они к этому относились? Да никак. Хотя решение о выделении бюджетных средств было принято, в том числе, и при их участии.  На мой взгляд, любой проект, реализуемый в городском публичном пространстве, обязательно должен хотя бы частично финансироваться властью. Это является залогом общей ответственности, а в данном случае демонстрирует, что все львовяне (а бюджет города — это общие деньги его жителей) являются соучастниками данной инициативы.    

С еврейской стороны главным критиком проекта стал глава Представительства в Украине Американского объединения комитетов для евреев бывшего Советского Союза (UCSJ) Мейлах Шейхет. Хотя, надо сказать, что мы начинали этот проект в тесном сотрудничестве с паном Мейлахом.

Разногласия сводятся к принципиальному вопросу: нужно ли восстанавливать синагогу «Золотая Роза» и кто должен это решать. На мой взгляд и взгляд большинства специалистов, очевидно, что оставлять это место в том состоянии, в котором оно пребывало последние десятилетия, было просто невозможно. Задача состояла в консервации остатков синагоги и мемориализации прилегающей территории. Такой подход позволит всем заинтересованным сторонам тщательно продумать целесообразность восстановления «Золотой Розы».  Это должно стать результатом консенсуса, а не решением нескольких человек. На сегодняшний день в собственности еврейской общины есть три здания, два из которых находятся в аварийном состоянии, и перед тем, как собирать средства на восстановление «Золотой Розы», надо дать себе четкий ответ, где должна быть точка приложения сил и на что должен быть потрачен финансовый ресурс. На восстановление «Золотой Розы», ремонт общинного дома, где раньше был Еврейский музей Львова, или реконструкцию синагоги на ул. Угольной? Я не знаю ответа на этот вопрос, но его надо задавать. 

Нельзя забывать, что восстановление «Золотой Розы» — это не только большие деньги. Здание неоднократно перестраивалось, поэтому необходимо понять, что и как восстанавливать и согласно какой из версий плана — старейшей, наиболее подробной и т.д. Что будет представлять собой этот новодел? Синагогу? Синагогу и музей? Синагогу, музей и культурный центр?

Есть еще один довольно деликатный аспект. Когда мы гуляем по Львову, то создается впечатление, что война обошла этот город. Это не разрушенный Крещатик или Старе място в Варшаве, на город не падали бомбы, большинство старых зданий сохранились, хоть и обветшали. Все это так, но многие забывают, что, в отличие от зданий, жизни более сотни тысяч львовских евреев были стерты с лица земли. В этом контексте руины «Золотой Розы» (а синагогу взрывали два раза) выступают мощным символом некогда уничтоженной общины, заставляя вспомнить о людях, здесь когда-то молившихся…   

Есть много вопросов, на которые мы не найдем ответ здесь и сейчас. И пока будут искать этот ответ, решено превратить пустырь (а нынешнее Пространство синагог выглядело именно как пустырь) в место памяти, заметную точку на карте Львова, мимо которой сложно пройти. 

— Пространство синагог открыто четыре месяца назад — какова первая реакция горожан и гостей Львова?  

— Не буду скрывать — мы опасались актов вандализма, тем более, что белый камень «Venezian Terazzo», которым маркирован фундамент Бейт а-Мидраша, очень удобен для осквернения граффити. Эти опасения не оправдались — люди ведут себя достойно, как и подобает в мемориальном и открытом публичном пространстве.   

Отдельный разговор о каменных стелах с цитатами известных евреев, живших во Львове, среди которых философ Мартин Бубер, вице-президент Львова Виктор Хайес, поэтесса Дебора Фогель. Пустые стелы символизируют  то, что множество историй не записаны, но это не означает, что людей, стоявших за ними, не существовало. Коллега-антрополог в течение недели наблюдала за посетителями мемориального пространства. Во-первых, люди читают тексты и читают их внимательно. Некоторые кладут камушки на стелы, кто-то приносит цветы. Идея смятения, отсутствия некогда важной части организма Львова многими прочитывается. Это результат иного подхода к памятным местам во Львове, которые маркируются, как правило, скульптурно.

Стелы с цитатами

Открытие Пространства синагог побудило гидов включить это место в свои маршруты, более того, на курсах по подготовке экскурсоводов этому проекту, точнее, феномену, которому он посвящен, будет отведено отдельное занятие.

Городской отдел образования планирует водить сюда на экскурсии учеников школ, и мы работаем над тем, чтобы сделать эту встречу с прошлым максимально продуманной, показать ребятам не только Пространство синагог, но и другие места, связанные с еврейской и польской культурой.  Отбирая цитаты для стел, мы старались, чтобы каждая из них имела потенциал для разговора о настоящем. Очень важно, чтобы история заключалась не только в датах, чтобы это место «цепляло» и провоцировало интерес. На одной из стел приведено высказывание вице-президента Львова с 1934 года Виктора Хайеса, где он признается в любви к родному городу, подчеркивая, что не отрекается при этом от своего еврейства и чувствует себя частью общины. Это очень эмоциональная цитата, но важно не только то, что сказал Хайес, а о чем он не сказал. Долгое время президентом Львова не мог быть нехристианин, и для учителя это повод поговорить об ограничениях и дискриминации — тогда и сегодня, в современном обществе. 

У ребят должен сложиться не абстрактный образ еврейской общины, а людей, которые жили в этом городе, у которых были свои проблемы и заботы, радости и огорчения — настоящая эмпатия возникает у человека к человеку, а не к параграфу из учебника.   

Одной из главных целей мы достигли — если раньше люди просто проходили мимо этого места, сейчас они останавливаются, и зачастую происходит незапланированное знакомство с еврейским Львовом, не говоря уж о том, что многие приходят целенаправленно, родители приводят детей и т.п.

— Как вы видите следующий этап проекта?

— Необходимо упорядочить территорию Большой городской синагоги, которая полностью разрушена.  Проект нуждается в адаптации, дабы грамотно маркировать территорию, показать археологический слой и структуру синагоги, место арон кодеша и т.д. Практически никто не знает, что здесь была синагога — в отличие от «Золотой Розы» от этого здания не сохранилось даже фрагментов стен. Открытие Пространства синагог стимулировало интерес к еврейской истории Львова, и этому интересу нельзя дать угаснуть — есть много мест, которые могут рассказать о еврейском прошлом города.   

— Не кажется ли вам парадоксом, что в то время как в центре Львова маркируют  объекты еврейского наследия, конфликт памятей не прекращается. Например, в Музее Тюрьма на Лонцкого ни словом не упомянут еврейский погром, который начался на следующий день после того, как евреев согнали баграми вытаскивать тела расстрелянных НКВД заключенных. К чему может привести подобное замалчивание?        

— Я думаю, что Тюрьма на Лонцкого — один из наиболее эмоционально сильных и в то же время — один из наиболее проблемных музеев.  Его посыл идет вразрез с историей города и самой тюрьмы, перекручивает и извращает ее. Это музей о том, как страдали украинцы, боровшиеся за свое государство. При этом музей молчит о погроме, молчит о том, что часть борцов исповедовала радикально правые антиеврейские и антипольские взгляды, не анализирует идеологию, а просто рисует героическую картинку. Ни слова не сказано о том, что это место страданий многих неукраинцев. И, главное, что это одно из немногих мест во Львове, где можно рассказать инклюзивную историю XX века, где найдется место для разных групп и людей, прошедших через это здание. Когда-то здесь была казарма австро-венгерской жандармерии, при Польше — тюрьма и следственный изолятор, потом управление НКВД, следственная тюрьма Гестапо, после войны — следственный изолятор НКВД-МГБ-КГБ.

Музей глорифицирует государство, а мог бы показать страшные стороны того, во что может превратиться государство и сколько у него возможностей уничтожить человека. Разумеется, для реализации великого проекта. На Лонцкого сидели коммунисты при Польше, потом там сидели украинские националисты, политически и социально неблагонадежные, туда свозили евреев, после войны здесь содержались члены ОУН, УПА и Армии Крайовой, греко-католики, диссиденты. Приходила новая власть и заявляла той или иной этнической или социальной группе: у вас нет права на жизнь, по меньшей мере, на жизнь среди нас. Можно рассказать о каждой из этих групп, правда, это подпортит героическую историю и не позволит героизировать государство. 

В современной Украине существует много параллельных нарративов. Нам стоит ценить эту множественность — это наш шанс на создание иной исторической культуры, которая не будет сводиться к единственно правильной исторической политике, а представлять собой поле, в котором мы можем ставить вопросы, сомневаться и вести диалог.  

Беседовал Михаил Гольд