Интервью с автором шокирующей книги о еврейских погромах Мирославом Трычиком

Книга «Соседи» Яна Томаша Гросса вышла 15 лет назад. Все эти годы мы жили в уверенности, что убийство поляками 300 еврейских соседей в Едвабне — это чудовищное, но единичное преступление.

«Соседи» положили начало дискуссии о соучастии поляков в Холокосте, — говорит Мирослав Трычик. — Гросс детально описал то, что произошло в Едвабне, но, во-первых, сейчас нам известно больше, а во-вторых, он не поместил эти события в региональный контекст. В итоге сформировался миф о Едвабне. Когда я ездил по Подляшью (регион на востоке Польши между Холмщиной и рекой Нарев, — прим. ред.), надеясь найти свидетелей, то чаще всего слышал: «Зачем вспоминать? Вы сделаете из нашего города второе Едвабне».

— В своей книге «Города смерти: соседские еврейские погромы» вы описываете еще 13 населенных пунктов, в которых развернулись трагические события.

— Это только вершина айсберга. В течение трех лет я изучал показания на процессах 1944-46 годов и могу назвать 128 населенных пунктов на территории современного Подляшья (как по польской, так и по белорусской стороне границы), где поляки самостоятельно или в сотрудничестве с немцами устраивали еврейские погромы.

— Это везде выглядело, как в Едвабне?

— Вокруг книги Гросса возникло несколько мифов. Один из них о том, что погром в Едвабне был спонтанным взрывом агрессии обезумевшей толпы, которую запугали трое польских бандитов, а все происходило под надзором немецких солдат. Но, изучив документы судебных процессов, я убедился, что погромы тщательно готовились.

— Кто этим занимался?

— Поляки. 17 сентября 1939 года по пакту Молотова — Риббентропа территория Подляшья отошла к СССР. Там возникло стихийное партизанское движение, не связанное с Армией Крайовой. Таких антикоммунистических отрядов со своей иерархией и оружием было много. 22 июня 1941 года, когда Третий рейх напал на СССР, русские отступили, а по этим территориям проехали немцы, на несколько часов задержавшись в ряде местечек.  Отдав приказ о формировании местной власти, они двинулись дальше —  к Минску. А на этой ничейной земле стали хозяйничать партизаны, создавшие подразделения милиции, о которых Гросс не упоминает ни единым словом.

— Партизаны чувствовали себя ответственными за поддержание порядка на этих территориях.

— И считали, что должны расправиться с евреями и людьми, сотрудничавшими с советами.  Они издавали приказы, запрещающие укрывать у себя евреев, а им самим запрещали передвигаться по дорогам.

Акции по истреблению были спланированными и носили преступный характер. Все началось 5 июля 1941 года в Вонсоше, где жило 1700 человек — из них 700 евреев. В ночь на 6 июля деревню окружили специально отобранные для акции поляки. Один из участников погрома дал такие показания: «Юзеф Л. велел мне идти за сараи, на ржаное поле, и следить, где будут прятаться евреи, поскольку они побегут той дорогой. Ты будешь их возвращать, а мы с ними разберемся». Дальше он рассказывал, что «отправился туда с палкой — такой штакетиной от забора». Так что у акции были главари, они отдавали приказы, расставляли людей на окраинах городка и в полях — всюду, где могли спрятаться евреи. Одни должны были на телегах вывозить тела, другие — засыпать пятна крови песком. Свидетели подчеркивали, что убийцы пользовались заранее подготовленными орудиями: обитыми железом палками, пружинами с грузом...

Хоронили тела в глубоком противотанковом рву, выкопанном еще Красной армией. Потом эта схема действий повторялась в Радзилове, Едвабне, Щучине, Граево, Райгруде, Гонёндзе и других населенных пунктах региона.

— Кем были убийцы?

— Пора развенчать миф, будто за убийствами стояли крестьяне, простолюдины.  Милиция, организовавшая убийства, состояла из местных элит: врачей, предпринимателей, довоенных полицейских — людей, пользовавшихся уважением, к которым прислушивались. В Райгруде главным стал Л., учитель древнегреческого, который после очередных убийств отдыхал, ведя беседы со священником или оборачивая в бумагу свои любимые книги по древней истории. В Браньске все возглавлял довоенный лидер местного отделения Польской крестьянской партии, в Щучине — директор школы.

Главарями событий в Едвабне считаются братья Лауданьские, в книге Гросса они изображены примитивными монстрами. Но они были представителями местной элиты: есть их совместные фотографии с епископом Ломжи, что говорит об их общественном положении. У них была строительная фирма, они возводили школы, церкви. Когда в Едвабне искали сарай, чтобы сжечь евреев, они предложили тому, кто согласится предоставить свой, дать дерево на постройку нового. И сдержали обещание.

— Многие свидетели в вашей книге говорят, что погромы устраивались по приказу немцев, угрожавших, что если поляки откажутся, они сожгут всю деревню. Немцы были в Радзилове, Едвабне, в Суховоле, в Кольно... А вы настаиваете, что евреев убивали поляки.

«Здесь продаются антипольские книги» —
«пиратское» объявление на магазине, где продаются труды Яна Томаша Гросса

— Немцы подстрекали, угрожали, а иногда просто намекали. Они стремились, чтобы поляки убивали сами, демонстрируя, что даже славяне хотят избавиться на своих землях от евреев.

Большинство свидетелей, однако, вспоминает, что немцев в момент преступления не было. Там, где они оставались, они вели себя пассивно, делали фотографии.

После войны поляки сформировали миф, что у них не было другого выхода, иначе бы их расстреляли. На самом деле немцы взяли власть в свои руки на этих территориях только поздней осенью. Все лето 1941-го здесь хозяйничала польская милиция, которая могла помочь евреям, но этого не делала. Наоборот: в Гонёндзе она передала немцам список евреев для расстрела. В Браньске немецкий пост состоял из трех-четырех человек. Из города бежали 800 евреев, а войну пережили всего несколько десятков. Остальных поляки убили в окрестных лесах.

— Принято считать, что погромы продолжались пару дней, а потом жизнь возвращалась в нормальное русло. Сколько они длились на самом деле?

— Много дней и даже недель. Сначала милиция или народные патрули арестовывали евреев, сотрудничавших с советами. Это был сигнал, что убивать евреев можно быстро и безнаказанно. Потом спираль насилия вышла на виток отдельных инцидентов. Чеслав Лауданьский бьет по лицу случайно встреченного на улице еврея, кого-то расстреливают за городом, кого-то топят в колодце. Начинаются первые ночные поджоги, сопровождающиеся грабежом еврейских домов.

Когда погромщики стали чувствовать себя увереннее, они начали убивать днем. В Щучине, по показаниям Леона К., «Винцентий Р. и Доминик Д. нападали на евреев с ножом, это происходило в воскресенье, люди возвращались из церкви». Никто не реагировал. Потом начинаются массовые убийства: в Вонсоше на улицах и в домах убили 1200 человек, в Щучине — 100. Тогда обычно появлялись немцы, давали разрешение на погром, объявляя, что на евреев закон не распространяется, поэтому их можно убивать. В Гонёндзе истребление евреев продолжалось две недели — каждую ночь.

Со временем насилие стало нормой, его перестали скрывать. Один свидетель в Вонсоше рассказывал, что двое жителей «среди бела дня ходили, закатав рукава, с ножами, которыми резали евреев».

— Правда ли, что евреев так терроризировали, что они обращались за помощью даже к немцам?

— В это сложно поверить, но такие случаи были в Граево, Едвабно, Гонёндзе. Там местная милиция заперла мужчин-евреев в сарае, а оставшиеся без защиты женщины стали объектом нападений. Только в одну ночь — с 20 на 21 июля 1941 года — поляки убили 20 евреев: кого-то ударили ломом, кого-то повесили, кто-то не захотел прятать соседа и не открыл дверь... Немцев в городке не было, они стояли неподалеку — в крепости Осовец. На следующий день отчаявшиеся евреи заплатили немцам, чтобы те приехали в Гонёндзе и защитили их, патрулируя город. Сработал простой механизм: платите, иначе мы позволим полякам вас убивать.

— В показаниях появляется также тема изнасилований. Каков был их масштаб?

— Насилие над еврейками было нормой. Свидетели рассказывают о групповых изнасилованиях: в домах, в парках, скверах, у церквей, на улице. Никто не реагировал. Полька из Гонёндза вспоминала: «Франчишек К. насиловал юных четырнадцатилетних евреек, во дворе я своими глазами видела кровь». Одна женщина рассказывала, что ее сосед насиловал евреек. Но рассказывала так, будто ужасалась не факту насилия, а тому, что это были еврейки: для нее это было хуже, чем пользоваться услугами проституток.

Появляются описания садистских сцен из Вонсоша и Кольно, где женщин заставили раздетыми бегать по улице. В Гонёндзе евреев выгнали «пастись на луг», заставив есть траву. Хелена А. рассказывала, что в Райгороде видела, как один поляк «бил стекло, а потом гнал по нему босых евреев купаться в озере, подгоняя их ударами веревки». В Суховоле евреев сгоняли в реку. Из показаний Яна В. мы можем узнать, что «все сбежались посмотреть, как топят этих евреев». Убийство воспринималось как спектакль.

— Что использовалось для убийства?

— Все, что было в деревне или городке под рукой: пилы, палки, штыки, топоры. Кто-то убивал мясницким колуном, кто-то рассказывал, что поляки «заставляли людей ложиться навзничь, приставляли им к горлу лопаты и вбивали их ногами». На детей жалели пуль, их убивали ударами о мостовую, стены. В Радзилове милиционер пытался ради экономии убить одной пулей 10 детей, поставив их в ряд. Погибли не все, некоторых похоронили живьем.

Поляки, у которых такого опыта не было, учились массовым убийствам. В первых сообщениях говорится о том, что людей топили в колодцах, прудах, дренажных рвах. Потом стало понятно, что убивать людей на улицах и вывозить тела за город неудобно. Начали копать ямы в окрестных лесах и полях и отводить туда жертв. «Феликс Б. взял штык и колол им по очереди каждого еврея под левую лопатку, люди, которые с ним были, разбивали заступами им головы, (...), потом их засыпали землей», — это рассказ из Райгорода. Но оказалось, что эффективнее и дешевле всего сжигать людей в сараях.

— После погромов немцы организовали гетто. Кто ими управлял, раз, как вы говорите, самих немцев на этих территориях не было?

— На рубеже 1941-42 годов немцы сформировали в городках свою администрацию, а вместе с ней так называемую hilfspolizei, вспомогательную полицию, в ряды которой вступали поляки, состоявшие в народных дружинах и проявившие себя на почве убийств. Они завоевали этим доверие оккупантов. Часть таких людей шла на службу к немцам, а часть, расправившись с евреями и коммунистами, — в Армию Крайову или Национальные Вооруженные Силы (правая подпольная военная организация движения Сопротивления). В Щучине Р., служивший в народной дружине, вступил в немецкую полицию, и его назначили комендантом созданного в начале 1942 года гетто. Он организовал целую систему найма еврейских женщин для работы на полях христиан.

— Евреев низвели до роли крепостных?

— Запуганные, униженные, потерявшие близких люди использовались как дешевая рабочая сила в Щучине, Райгороде, Гонёндзе. Местные крестьяне обращались в польскую милицию, имевшую полную власть над евреями, и нанимали их на работы. Крестьяне платили полякам, а тем приходилось делиться с немцами. Платили яйцами, маслом, бензином, украденными у евреев ценностями. В рассказах сквозит удовольствие от того, что еврея можно было превратить в раба, это воспринималось как своего рода месть.

— Почему вы начали изучать эти документы?

— Для меня это личная история. Моя семья происходит из Подляшья, мой любимый дедушка жил в деревне под Тересполем. В 2011 году в этой деревне, буквально в паре сотен метров от нашего дома, обнаружили массовое захоронение. Я почувствовал, что моя детская Аркадия оказалась на кладбище. Меня удивляло, почему дедушка ни разу не говорил об этих могилах, ведь он не мог о них не знать. Дедушка был антисемитом, как, впрочем, и мой отец, «евреи» у него всегда были повинны во всех бедах мира. Деда и отца уже не было, так что я начал искать информацию в архивах.

Было видно, что некоторые показания читались впервые. С неполными описаниями, в плохом состоянии, зачастую покрытые плесенью...

Из судебных документов следует, что 80% дел лиц, совершивших в годы Второй мировой войны преступления против польских граждан еврейского происхождения, завершились их оправданием.

Показания демонстрируют, что поляки ничего не знали о своих еврейских соседях, очень часто они не знали даже их фамилий! Когда их просили перечислить фамилии погибших, они использовали прозвища, клички: «Морковь», «Петрушка». Они соотносили этих людей только с родом деятельности, которым те зарабатывали на жизнь. В данном случае — торговлей овощами.

— По дороге в свой родной Августов, я проезжаю города, которые вы упоминали. Но ни в школе, ни дома никто о погромах не рассказывал.

— Потому что мы вытесняли эти убийства из памяти и затирали следы. В Райгороде, в лесу, где расстреляли 40 евреев, местные власти после войны сначала устроили место утилизации костей животных с бойни, а потом свалку. Мемориальной доски там до сих пор нет. Говорят, что идентифицировать массовое захоронение невозможно, так как человеческие кости перемешались с костями животных. Не хочу вас огорчать, но в Августове тоже были погромы.

До того, как я начал читать эти документы, я был городским активистом, скаутом, учителем, я постоянно хотел сделать людей и общество лучше. Но с тех пор, как я стал по несколько часов в день читать эти показания, я утратил веру в человека.

— А что с вашей деревней?

— Оказалось, что там убивали евреев из Тересполя, который находится неподалеку. Однажды дедушка подарил мне коллекцию монет и серебряные часы. Я очень обрадовался такому подарку, это для меня сокровенные предметы. Но сейчас я задаю себе вопрос: откуда крестьянин, единственным имуществом которого была корова или лошадь, взял царские часы? Или коллекцию монет из разных уголков мира с серебряными царскими рублями?

— И как вы себе ответили?

— Возможно, дедушка принимал участие в казнях. Возможно, он раскапывал могилы или участвовал в погромах. Я не углублялся в эту тему, у меня не хватило духу. Это святое для меня место, моя Аркадия. Зато я написал книгу о еврейских погромах. К дедушке я хочу вернуться в следующей книге, а пока набираюсь на нее смелости.

Яцек Томчук, Newsweek Polska