«Ицик»

Зоя Черкасская-Ннади — любимая художница постсоветской алии — всегда на грани эпатажа, всегда с ноткой ностальгии и с очень критическим и ироничным взглядом на происходящее. Зоя в 15 лет приехала в Израиль из Киева, где училась в художественной школе им. Шевченко. В Тель-Авиве она окончила школу искусств «Тельма Елин» и колледж «Бейт-Берли уже 10 лет выставляется в музеях и галереях Израиля. Несколько лет Зоя провела в Берлине, где нашла свой художественный путь, который привел ее к созданию группы «Новый Барбизон». Известность она приобрела, написав серии картин на темы советского прошлого и репатриации. Очередной этап привел ее к выставке «Правда» в Музее Израиля — около ста работ на эту, знакомую нам тему.

— Начнем  с названия выставки. Мы с вами немного из разных миров — я чуть лучше помню мир газеты «Правда». А что вы вкладываете в это слово?

— Имеется в виду и газета «Правда», и я немного примеряю на себя роль «рупора правды». Но в этом есть и доля иронии, потому что в современном мире претендовать на правду не может никто, на мой взгляд, правда — понятие, теряющее свой смысл.

— Свой стиль вы называете «социальным реализмом». Это ведь тоже заявка на какую-то правду в искусстве?

— Я черпаю свои сюжеты из реальных ситуаций, и мне кажется, что в них есть высокая доля попадания и узнаваемости. Выставка, о которой идет речь, иллюстрирует стереотипы с обеих сторон — это стереотипы русских об израильтянах, израильтян — о русских… Стереотипы о новых репатриантах. В этом смысле ее можно назвать реалистической.

— У вас очень критический взгляд на Израиль. А в некоторых сюжетах заметна идеализация советского детства. Возможно, детские воспоминания привели к немножко идеализированному образу Советского Союза…

— Глядя на картины из серии «Советское детство», можно сделать такой вывод…  Наверное, есть некая поколенческая разница — те, кто застал СССР взрослыми, и те, кто, как я, свою взрослую жизнь начал при капитализме, смотрят на то время по-разному.

«Новые жертвы»

— Вы же понимаете, что в России идет реставрация, снова возник культ Сталина, и все идет прямым ходом к тоталитаризму…

— Не думаю, что происходящее сейчас в России можно назвать реставрацией СССР. Это манипуляция людьми, скучающими по стабильности, которая была в советское время, так мне кажется. Никакой стабильности это не обещает и не принесет.

— Люди, приехавшие в 1990-е, на многих картинах узнают себя. Это действительно было сильной травмой, тяжело переживаемой вашими родителями, сверстниками?

— Для большинства это было так. «Сжигаю все мосты и еду в страну, которую даже не видела», — мне сейчас это трудно представить, но для большинства так и было.

— «Новые жертвы». Так называется ваша картина, где люди сходят с самолета в аэропорту им. Бен-Гуриона. Что вы вкладывали в это название?

— Моя бабушка не хотела ехать, но ей было под 80, дедушка умер, и ей пришлось поехать. Она сидела перед окном, смотрела, как самолет приземляется в Бен-Гурионе, и говорила: «Новые жертвы, новые жертвы…» Это очень личное название.
На этой картине — противопоставление сохнутовской картинки и самого названия.

— Как вы пришли к этому, немного карикатурному стилю?

— В детстве я фанатела от Бидструпа и Ленгрена. И советские карикатуры мне тоже нравились. Я училась в Киеве в Республиканской художественной школе. Обучение было очень серьезным, академическая школа по всем правилам… В Израиле, как часто на Западе, учат не рисовать, а, скорее, обсуждать и интерпретировать искусство.

— Вы очень тяготеете к социальной теме. Какие проблемы вас особенно занимают?

— В Израиле вражда между группами, подстрекательство к ненависти стимулируются властью. Конечно, африканские беженцы — всегда удобная мишень. Но корень всего, основная проблема Израиля, — в оккупации. Я редко что-то делала на эту тему, но это конфликт, на фоне которого мы живем, и нужна некая дистанция, чтобы отрефлексировать происходящее. Не случайно иммигрантской темой я смогла заняться только через 20 лет. Для рефлексии в искусстве требуется время. А вот решение конфликта, конечно, нужно сейчас.

«Проверка кашрута»

— Вы и сами сталкивались с расистскими проявлениями (Санни, муж Зои, — выходец из Нигерии, — прим. авт.)? Расизм действительно свойственен израильскому обществу?

— Да, кое-где мы не можем здесь вместе пройти по улице, а когда ездим в Германию,  вздыхаем легко — никто на нас не смотрит, никто не оборачивается…  Здесь, как минимум, на нас пялятся, а как максимум — могут что-то крикнуть вслед.
Мне кажется, что эта вражда между разными группами в Израиле очень обострилась в последнее время. Раньше ксенофобские, расистские представления были уделом маргиналов — сейчас это норма.

— И все же вы — одна из тех, кто пробил стеклянный потолок, и ваша история показывает, что это реально…

— Конечно, когда я говорю о национализме и расизме, то имею в виду не интеллектуальную творческую среду, а атмосферу в обществе. Что касается меня, то через 4 дня после приезда в Израиль я поступила в одну из лучших художественных школ и до 30 лет находилась в таком «культурном гетто», где все эти проблемы минимальны.
А вот когда вернулась из Берлина и стала рисовать с натуры, то побывала за пределами Тель-Авива — в кибуцах на севере, в бедуинских деревнях на юге. Мы рисовали и на бедуинском рынке, и на армейской базе, и в лагере палестинских беженцев….

— Молодежь здесь иногда подумывает об отъезде — это связано и с  политическими, и с экономическими  причинами. Где вы видите свое будущее — в Израиле или вне его?

— Я не загадываю, мне в Израиле нравится, несмотря ни на что, но, если в стране начнется «еврейский шариат», я не смогу так жить.

Алла Борисова, РеЛевант

Публикуется в значительном сокращении