В мае этого года на широкий экран вышел фильм «Чужая молитва» — о воспитательнице Бахчисарайского детского дома Саидэ Арифовой, укрывавшей от нацистов еврейских детей, выдавая их за крымских татар. В мае 1944-го она снова спасла их, убедив сотрудников НКВД в том, что это еврейские дети, а не крымские татары, а посему не подлежат депортации. Об истории создания картины, обвинениях авторов в политизации и проблеме сосуществования мы говорим с режиссером фильма Ахтемом Сеитаблаевым. 

— Ахтем, это правда, что вы выросли в Бахчисарае буквально в паре кварталов от улицы, где жила Саидэ Арифова, но ничего не слышали об истории этой женщины?

— К стыду своему. Когда я узнал об ее судьбе из программы «Жди меня», которую вел Игорь Кваша, то жил уже в Киеве. Изредка навещал родителей, но… знаете, что такое синдром человека, живущего у моря? На море он никогда не бывает — куда торопиться-то, море не убежит. Так и я откладывал знакомство с Саидэ — думал, выберусь, наконец, в следующий приезд к родителям, а тем временем она ушла в мир иной.

И когда это произошло, я понял, что мой долг — как режиссера и крымского татарина — рассказать эту историю. И не только в память о Саидэ. Ведь это очень актуальная сага — о том, как детей первыми перемалывает молох войны, и о том, как важно, чтобы в эти минуты рядом с ними оказался человек, который не просто подарит веру в добро, но и саму жизнь.

В одном из своих интервью Саидэ усмехнулась, мол, еще большой вопрос, кто кого спасал. И была права — ведь эти дети помогли ей осмыслить некие фундаментальные вещи, помогающие нам оставаться людьми.   

Кадр из фильма «Чужая молитва» 

  — Известно, что найти хотя бы часть спасенных Саидэ детей так и не удалось. Но, возможно, остались хотя бы косвенные свидетели ее подвига — соседи, земляки? Или депортация так разбросала их по одной шестой части суши, что восстановить реальные события тех лет практически невозможно?

— Первый, к кому я обратился — еще задолго до событий 2014 года, — был сын Саидэ — Мустафа. Умнейший человек, окончивший в свое время МВТУ им. Баумана, — надо понимать, что это значило для крымского татарина в те годы. Мы, как и евреи, многое можем рассказать о последствиях «пятой графы» для карьеры. Мне в семье всегда повторяли: ты должен знать предмет не на пятерку, а на шесть, быть на голову выше, чтобы сравнять шансы.

Но… есть деликатный момент — Мустафа сейчас болен — физически и не только. И это, к сожалению, чувствуется через пять минут разговора. 

На этапе подготовки сценария мы общались с земляками и знакомыми Саидэ — последовательность изложения фактов, вплоть до нюансов этой истории, практически совпадали. И даже люди, лично ее не знавшие, услышав имя Саидэ, сразу откликались: а-а, это та, которая спасала детей, — такое единодушие из воздуха не рождается. 

Мы бы, возможно, нашли больше свидетельств, если бы не аннексия Крыма, — мне запрещен въезд на полуостров, поэтому съемки проходили, в основном, в Грузии.

Вместе с тем, и приступая к съемкам, и в ходе работы, и сейчас я не устаю повторять, что перед нами не стояла задача добиться признания Саидэ Арифовой Праведницей народов мира. Это, прежде всего, художественный фильм с известной долей условности и обобщения. Я знаю, что один еврейский активист утверждает, что подобной истории не было и быть не могло, и якобы обладает соответствующими документами. Но что в таком случае мешает обратиться ему в суд и не томить общественность догадками?  

Саидэ Арифова с сыном Мустафой

Афиша фильма «Чужая молитва»

— Некоторые обвиняют авторов фильма в спекуляции на модной ныне теме и некоторой политизации, но мало кто знает, что идея картины родилась задолго до аннексии Крыма. Вы бы снимали ее иначе, не произойди то, что произошло?    

— Это история о том, как тоталитарная государственная машина, как бы она ни называлась — нацистская Германия или Советский Союз, — относилась к человеку. Нацистская Германия тотально уничтожала евреев, но десяткам других народов уготовила участь рабов. Советская власть за годы своего существования депортировала   48 народов — 42 из них частично, а 6 — тотально, как крымских татар. Чем отличаются эти режимы? Цветом флагов.

Герои нашей истории вынуждены противостоять государственной машине, уничтожающей или преследующей людей по национальному признаку, — сначала за то, что они евреи, потом — как крымских татар. Как режиссер я вижу в этом четкий посыл — любая диктатура обречена на самоуничтожение, поскольку основана на принципах, несовместимых с человеческим существованием.

Да, на широкий экран фильм вышел 18 мая — в День памяти жертв депортации крымских татар — и это символично. Да, мы сознательно ввели образ немецкого офицера на основе реального персонажа — Отто Олендорфа — начальника айнзатцгруппы D, который, главным образом, координировал уничтожение евреев в Украине и Бессарабии, но, как член «Аненербе», искал артефакты, подтверждающие право Рейха на Крым. Отсюда и многочисленные немецкие экспедиции в пещерные города Бахчисарайского района — мы отразили это в фильме. Широко известно, что Мангуп-Кале — это княжество Феодоро, основанное когда-то готтскими племенами. Впрочем, с таким же успехом крымские татары могут претендовать на Москву, поскольку ханский бунчук не раз висел на московских площадях, а московские цари регулярно платили ханам дань.

Разумеется, события последних лет внесли свои коррективы. Да и на российских сайтах, ссылающихся, среди прочего, на пост в facebook того же еврейского активиста, приходилось читать, мол, «появление фильма с таким содержанием связано исключительно с пропагандистской линией Киева на поиски международного сочувствия своим претензиям на Крым». Комментарии, думаю, излишни.   

— На каком этапе «Ее сердце» (первоначальное название фильма) превратилось в «Чужую молитву»?

— После монтажа стало ясно, что нужно искать другое название, в полной мере отражающее месседж картины. И через пару дней один из моих учителей — Андрей Витальевич Дончик — произносит: чужая молитва. И все сошлось. Это именно те слова, которые нам бы хотелось услышать от зрителя после того, как в зале зажжется свет. Но со знаком вопроса, сомнения в голосе. Потому что чужой молитвы и чужого детского горя не бывает — об этом наш фильм.   

— Вы сознательно подбирали интернациональную команду актеров? Чтобы нацистские офицеры говорили по-немецки, а пожилой израильтянин на иврите?

— Конечно. И на этих съемках я получил еще одно подтверждение тому, что когда люди хотят понять друг друга, то и чужой язык — не препятствие. Из 15-ти детей, задействованных в фильме, четверых мы привезли из Украины, а остальные — это грузинские дети, либо вообще не говорящие по-русски, либо говорящие очень плохо. На третий день они стали свободно общаться друг с другом, продолжая каждый говорить на своем языке.

Вместе с тем я абсолютно убежден, что где бы ты ни жил — в Украине, Грузии или   Израиле, — знание языка страны, гражданином которой ты являешься, — это не подвиг, а просто повага до своєї країни. Дома при этом ты можешь разговаривать на любом языке, который считаешь родным.

— Вы родились в семье депортированных, выросли в городке Янгиюль под Ташкентом, построенном выселенными крымскими татарами, поволжскими немцами, корейцами. Поэтому тема сосуществования столь близка режиссеру Сеитаблаеву?   

— Безусловно. Мы все — а в городе жили депортированные, политические и ЗК на вольном поселении — так или иначе были обожжены государственной системой. Кого-то назначили врагами по национальному признаку, других — по идеологическому.  В нашем классе, кроме крымских татар, учились дальневосточные корейцы, чеченцы, кабардино-балкарцы, украинцы, русские, узбеки, и единственный способ сосуществования в этом Вавилоне — это уважать друг друга. У каждого своя история наветов, свое тавро предателя. С другой стороны, там быстро понимаешь, что нет плохих народов и людей не делят по цвету кожи или разрезу глаз. 

«Депортация», худ. Рустем Эминов 

Когда 18 мая крымские татары выходили на несанкционированные тогда митинги, то с нами выходили и корейцы, и немцы, и чеченцы. И родители наши сходились на этой почве, потому что понимали — живем в такой стране, что никто не знает, за кем придут завтра. И заберут просто за то, что хочешь вернуться на родину. 

Так что в целом, как это ни парадоксально, межнациональные отношения были вполне гармоничными. Мне это отчасти напоминает Крым, который издревле был многонационален и многоконфессионален. Не секрет, что все ханы рода Гиреев считали своим долгом поддерживать как христианские храмы, так и синагоги. Воины из Чуфут-Кале (что означает «Еврейская крепость») служили в гвардии при ханском дворце — и ни разу не предали, ни разу не отступили. Некоторые представители рода Гиреев во времена дворцовых смут находили убежище именно на Чуфут-Кале. Это, если не ошибаюсь, был единственный город, которому позволили чеканить собственную монету.

— Часто сталкивались с мифами в отношении крымских татар?

— Особенно в первые годы по возвращении в Крым. Преподавательница русского языка и литературы в нашем культпросветучилище в Симферополе однажды призналась, что парторг предупредила преподавателей, мол, ведите себя осторожно, для татар убить — ничего не стоит. Добавив, что у нас есть праздник жертвоприношения, когда мы похищаем и убиваем русских детей. Это она так курбан-байрам себе представляла.

— Ха. Вы нам будете рассказывать. Мы кровь христианских младенцев вообще в мацу подмешиваем. 

— Это наша история, написанная не нами. 18 мая 1944 года из Крыма были депортированы крымские татары по ложному обвинению в тотальной коллаборации с нацистами. Через месяц из Крыма депортировали греков, болгар и армян. Их-то за что? А за компанию.

Согласно советской статистике, из почти 200 000 депортированных 90% составили   старики, женщины и дети. При том, что, по советским же данным, порядка 95% крымскотатарских мужчин старше 18 лет служили в рядах Красной армии. Ну, хорошо, крымских татар назначили предателями, а остальные 47 депортированных народов? Что это за страна такая? Конечно, удобнее всего назначить виноватого, — евреи это знают лучше других. Вся история СССР и, к сожалению, во многом независимой Украины развивалась в соответствии со старым римским постулатом «Разделяй и властвуй». На Западе живут «нацики», на Донбассе — маргиналы, на востоке — «русскомирцы», в Крыму — крымские татары, мечтающие уйти к Турции.

— Не секрет, что у разных регионов Украины — очень разные герои, да и представления об идеальном подчас расходятся. Фигура Саидэ должна символизировать то, что нас объединяет?

— Очень на это рассчитываю. Важно понять, как мы из населения можем ощутить себя политической нацией. Я разделяю боль граждан Украины, не принимающих тех или иных героев. Когда возникают непростые и очень болезненные вопросы, например, переименование улицы в честь Шухевича, — это требует большого и подробного диалога с обществом, при понимании, что все мы настроены на конструктив.

Не буду лишний раз вспоминать, как крымские татары пострадали от советской власти. Но в нашем этосе не героизируют людей, сотрудничавших с немцами. Наш национальный герой — дважды Герой Советского Союза Амет-Хан Султан, — несмотря на все то зло, которое причинил Советский Союз крымским татарам как национальному коллективу. Несколько лет назад я снял фильм «Хайтарма», где сыграл роль этого человека, в 24 года ставшего Героем Советского Союза.  Для которого, как и для подавляющего большинства молодых людей того времени, сама мысль о том, чтобы служить немцам, была дикой.

Для меня нацизм и коммунизм — одинаковое зло. Оба хуже. Нацисты половину мира считали биомусором.  Видя, что с его народом делает государство, за которое он проливает кровь, — Амет-Хан нашел единственный выход — вернуться на фронт и получить вторую звезду Героя. При этом во всех обращениях активистов крымскотатарского движения, требовавших возвращения на историческую родину, — в президиум Верховного Совета СССР, в ЦК, и пр., — первой стояла подпись Амет-Хана Султана. Когда ему, как дважды герою, должны были поставить бюст на родине, то предложили сделать это в Махачкале, откуда родом его отец — по национальности лакец. «В Алупке, — сказал Амет-Хан Султан. — Или не ставьте вообще». В результате памятник появился и в Махачкале, и в Алупке.    

Возвращаясь к сегодняшнему дню  — пора искать точки соприкосновения. Хочу верить, что мы пройдем этот непростой путь — построения Европы в своем сердце, в своем доме, на своей улице, в наших взаимоотношениях. За это заплачена слишком высокая цена. Если мы начнем понимать и ценить друг друга, то власть, — какой бы она ни была — не сможет нас разделить. Рождение украинской политической нации оплачивается жизнями наших ребят на фронте. Но, видимо, по-другому и быть не могло. За свободу, и за собственное достоинство, и за свою мечту приходится проливать кровь. Но это дает основания верить нам всем, что жизнь победит. Так что «лехаим». 

— Съемки проходили, в том числе, и в Израиле. Впервые побывали в Иерусалиме?   

— В первый раз это было лет семь назад — тогда со спектаклем «Варшавская мелодия» мы с Адой Николаевной Роговцевой объездили почти весь Израиль.

Я восхищаюсь Израилем — так сохранить себя, сквозь века пронести свою мечту и создать мощное государство — с верховенством права, с социальными лифтами, с хорошими дорогами, в конце концов, да еще за такой короткий срок — это фантастика. И хороший пример того, какой должна быть страна, чтобы в ней хотелось воспитывать своих детей.  

Кадр из фильма «Хайтарма». В главной роли — Ахтем Сеитаблаев   

— В конце мая ваш фильм вышел в 100 кинотеатрах примерно тридцати украинских городов. Уже есть данные о бокс-офисе? 

— Бокс-офис небольшой — порядка 700 000 грн. за первые десять дней. Но мы отдавали себе отчет в том, что это неизбежно. Еще после первых показов зрители   признавались, мол, начали плакать со второй минуты. Это плохо влияет на сборы. Как правило, люди ходят в кино в выходные или в свободное время — это один из видов отдыха. Человек, идущий на «Чужую молитву», понимает, что он не расслабится и не отдохнет. С коммерческой точки зрения это не самая благодарная история. Мне даже многие знакомые писали — Ахтем, ты, наверное, снял неплохое кино, но, извини, не пойду — не могу смотреть на экран, когда там плачут дети. И я их понимаю.

— Ваша «Хайтарма» о депортации крымских татар в 1944-м уже прошла на экранах пятидесяти стран (хотя запрещена в России). А какая прокатная судьба  ждет «Чужую молитву»?

— Переговоры о международном прокате уже идут. Незадолго до премьеры мы давали благотворительный концерт в Израиле в рамках акции Фонда «Стрічка надії», и я показывал трейлер из фильма. Люди были под впечатлением. Конечно, мне важно, чтобы этот фильм показали в Израиле. Кроме того, мы подали заявки на два фестиваля класса А, в том числе фестиваль в Сан-Себастьяне.

— Разумеется, вы снимали фильм для массовой аудитории, но… наверняка было особенно интересно услышать отклики от евреев и крымских татар…  

— Я получил очень мощный заряд тепла на специальных показах, в том числе, и на просмотрах для еврейской аудитории, при участии посла Израиля и лидеров еврейских организаций. С крымскими татарами, да простят меня соплеменники, проще —  спрашивают, мол, вы специально снимали дилогию — продолжение «Хайтармы»? С точки зрения гуманистической направленности, возможно, так оно и есть…

— Рецензии на свои картины читаете? Какие именно слова хотели бы услышать от критиков?

— Когда мы снимали в Иерусалиме, наш сопродюсер Саша Кляйн, работавший еще с Данелия над фильмом «Паспорт», рассказал примечательную историю. Когда дочь Михоэлса репатриировалась в Израиль, она произнесла такую фразу: «Израиль —  метафизическая страна — очень маленькая снаружи, но огромная внутри».

«Чужая молитва» — камерный фильм, основное действие разворачивается в доме, нет батальных сцен и огромной массовки, как в «Хайтарме», где в некоторых эпизодах снималось до 1500 человек. Но послевкусие должно быть именно таким — огромная эмоциональность при скромных художественных средствах. История о человечности, достоинстве и самопожертвовании.

Беседовал Михаил Гольд

Редакция благодарит за помощь в организации интервью Павла Фельдблюма и Айдера Муждабаева