Умер Алексей Юрьевич Герман. В одном из своих интервью он рассказал: «Мой прадед был  подкинут на крыльцо и «взят на воспитание» семьей царского генерала в Варшаве. Фамилию ему дали «Герман» — это означает «Божий человек», подкидыш. С маминой стороны — тоже все дворяне, но из выкрестов». Таким образом, Алексей Юрьевич был евреем, по крайней мере, отчасти, а возможно, — кто знает? — и по большей части. Во всяком случае чуткие к составу крови сталинские ищейки не были уверены в расовой чистоте его отца — Юрия Германа: во время антикосмополитской кампании он изрядно пострадал. (Впрочем, это могло объясняться «всего лишь» тем, что героя его повести «Подполковник медицинской службы», вышедшей, как на беду, в бесовском 1949-м, звали Александр Маркович Левин).

Тем не менее свое еврейство Алексей Герман осознавал очень слабо. В его фильмах еврейская тема почти не прослеживается. Необходимо, правда, уточнение: еврейской темы нет, а еврейские лица есть: вспомним, например, Семена Фараду в начальном эпизоде «Лапшина». Но это объяснялось гениальной объективностью Германа-режиссера: если он чувствовал, что такой-то персонаж, пусть даже в толпе, должен быть «по жизни» евреем, так он и делал его евреем.  И еще уточнение: Герман собирался снять после «Истории арканарской резни» фильм по чеховской «Скрипке Ротшильда», а это не только рассказ с персонажем-евреем, но единственный рассказ Чехова, где еврейская тема является центральной.

Сегодня, когда Германа больше нет, мы можем  говорить о «Скрипке Ротшильда» лишь как о виртуальной работе великого режиссера. О чем был бы этот фильм?

Живет в захолустном городке Яков Иванов, гробовщик по прозвищу Бронза, грубый человек. Клиент гробовщика, как говорится, всегда мертв, вот Яков и провел жизнь в ожидании человеческих смертей. Возможно, оттого и стал так черств и груб. Жену свою, многотерпеливую Марфу, он никогда не жалел, не ласкал, заставлял ее пить кипяток без сахара: был Яков скуп и все свои доходы и расходы заносил в специальную книгу, разбитую на графы «польза» и «убытки». И вот Марфа неожиданно умерла, а перед смертью напомнила Якову, как сидели они молодыми у реки под молодой вербой и как родилась у них пятьдесят лет назад светловолосая девочка, да скоро померла. Яков, оказывается, начисто позабыл не только про вербу, но и про дочь. Однако после смерти Марфы охватила его тоска и впервые пришло сожаление, что он был так суров к ней. Он пошел на берег реки, сел под старой вербой и охватили его всякие странные мысли. А потом он и сам помер — с тоски или заразившись от Марфы ее хворью. «Когда батюшка, исповедуя, спросил его, не помнит ли он за собой какого-нибудь особенного греха, то он, напрягая ослабевающую память, вспомнил опять несчастное лицо Марфы».   

Читатель,  любящий фильмы Феллини, может заметить, что «Скрипка Ротшильда» напоминает «Дорогу». Герой этой картины — могучий циркач, разрыватель стальных цепей Дзампано тоже бесчуствен к своей спутнице-помощнице, смешной и безропотной Джельсомине и лишь после ее смерти доходит до этого полуживотного, что внутри него чего-то недостает, ну, как это называется... сердце? слезы? жалость? Яков после смерти Марфы пришел к реке, а Дзампано пришел к ночному морю. Глядя на катящиеся из тьмы высокие волны, он, кажется, вдруг догадался о непростоте, бесконечности и загадочности мира. И впервые в жизни заплакал. Яков, глядя на реку, не заплакал, но смутно задумался: а что если он ошибался, и польза жизни, и ее убытки состоят не в том... ну вот не в том, в чем он их всегда так уверенно видел?

Где же, однако, еврейская тема? А она вот где. Яков умел играть на скрипке и, случалось, играл для себя всякие русские мелодии. Чехов не пишет, что на душе у Якова при этом светлело и т.п. Играл себе и играл, чтоб скучно не было. Один еврей, Шахкес Моисей Ильич, иногда приглашал его сыграть в своем оркестре на свадьбе или похоронах. Яков не отказывал. А чего отказывать, ежели от того польза была: не бесплатно, чай, он с этими жидами играл. И был в этом оркестре флейтист Ротшильд, «и этот проклятый жид даже самое веселое умудрялся играть жалобно. Без всякой видимой причины Яков мало-помалу проникался ненавистью и презрением к жидам, а особенно к Ротшильду». Ну почему особенно к нему? Да бог его знает, может, просто из-за «богатой» фамилии.  Однажды, когда мерзкий Ротшильд подбежал к Якову на улице, чтобы передать  очередное предложение Шахкеса, он бросился на него с кулаками. А когда гробовщик пошел себе дальше, не оглядываясь, то услышал, как убегающего Ротшильда, «должно быть, собака укусила, так как послышался отчаянный, болезненный крик».

Теперь признаюсь: я немного обманул читателя, для придания тексту напряжения пропустил кое-что. Во-первых, после смерти Марфы Яков опять играл дома на скрипке, а когда Ротшильд снова явился от Шахкеса и услышал, как тот играет, он «проговорил «Ваххх!...». И слезы медленно потекли у него по щекам и закапали на зеленый сюртук». Во-вторых, когда батюшка спросил Якова о грехах, тот не только Марфу вспомнил, но и «отчаянный крик жида, которого укусила собака». А в-третьих, он попросил батюшку отдать скрипку Ротшильду.

Вот почему рассказ и называется не «Скрипка Иванова», а «Скрипка Ротшильда». Марина Цветаева написала:

В сем христианнейшем из миров

Поэты — жиды!

Антон Павлович в данном рассказе, думаю, хотел сказать, что в сем христианнейшем из миров все люди — жиды,  потому что жизнь человеческая полна скорби, а жидовская судьба есть воплощенная скорбь. Оттого-то река горя русского человека Якова Иванова, переполнившись, сливается с морем жидовского горя, и он завещает жиду свой музыкальный инструмент,  лучше всех других приспособленный для выражения плача души.

Сюжет и смысл «Скрипки Ротшильда» я, как мог, передал. А вокруг этого рассказа еще много о чем можно было бы поговорить. Ну, скажем, задаться вопросом: как так, ведь Чехов, он же, говорят, того... антисемитом был? Ответ: не знаю, этот рассказ совсем не показывает, что он был антисемитом, совсем даже наоборот. Сложна, знаете, жизнь. Далее, можно было бы вспомнить, что студент Шостаковича Вениамин Флейшман писал оперу по «Скрипке Ротшильда», да не дописал, погиб в московском ополчении 1941 года, а дописал оперу Шостакович. Причем, сделал это не только потому, что Флейшман был его любимым учеником: сам великий композитор говорил, что еврейская народная музыка, в которой «даже самое веселое звучит жалостно», решающим образом на него повлияла и он не знает в мировой музыке ничего подобного.

Алексей Юрьевич Герман не только хотел — он буквально мечтал сделать фильм по «Скрипке Ротшильда», тосковал по тому часу, когда приступит к его съемкам. Наверное, ему было тоскливо и страшно в Арканаре с его кровавыми гекатомбами и он хотел снять картину о простом, земном  горе, тихо плачущем в душах обыкновенных людей. И еще, может быть, — это, конечно, только догадка, — ему захотелось под конец жизни поговорить о еврейском  горе. Не успел.          

Святослав Бакис, специально для «Хадашот»         

http://bakino.at.ua